Покровы иллюзий
Шрифт:
— Не сомневаюсь, — Ана облизнула губы самым эротичным, почти похабным образом.
— Но сначала — ужин.
Слуги безмолвно исчезли, и на некоторое время мужчина и женщина замолчали, отдавая должное мастерству шеф-повара ресторана. Мясо таяло во рту, оставляя после себя лёгкую кислинку, раскрывавшуюся сладким послевкусием. На несколько драгоценных минут женщина позволила себе забыть обо всём. Сделать паузу. Словно дорогие удовольствия могли примирить её с реальностью.
Ночь могла оказаться ужасной. У клиента могли быть замашки конченного садиста. Ана могла умереть, и в свидетельстве о смерти написали
Ли улыбнулась. Год назад улучшенные лёгкие, мышцы шеи и позвоночник помогли пережить милого блондинистого пухляша, оплативший и вечер, и ночь. Извращенец без затей вздёрнул её на виселице. Самой настоящей, из дерева. И она просто болталась в воздухе, сучила ногами и изображала агонию, пока клиент самоудовлетворялся.
— Что-то смешное? — спросил мужчина.
— Нет, просто размышляю о месте кибернетических и биологических модификаций в обществе и его слоях.
Над столом повисла тишина.
— И к чему пришла? — собеседник отложил приборы и заинтересовано посмотрел на Ану.
Она последовала примеру и откинулась на спинку стула, демонстрируя идеальную осанку и линию полуобнажённых плеч. Но прежде чем Ли успела дать ответ, на зал опустилась темнота, а в колонне света на сцене появился исполнитель.
Женщина лишь бросила на него быстрый взгляд и снова посмотрела на клиента.
Где-то в глубине её души поднялся протест против того, что этот человек выше неё по социальной лестнице. Видимо, что-то отразилось на лице профессионалки. Ниша с их столиком мгновенно погрузилась в тишину.
— Я думаю, беседа с тобой в разы интереснее способности человека выть на инфразвуке. В моей кочевой жизни я редко встречал людей, так откровенно презирающих «творческие символы нашего общества».
Ана поджала губы и выругалась про себя. Проявлять истинные чувства на работе — верх непрофессионализма.
«Мать была бы недовольна».
— Я не презираю их. Я не понимаю, за что их уважать? Они стали мастерами, не вставляя в себя модификации? Пролили слёзы, пот и кровь, чтобы стать лучшими? А чем от них отличаюсь я?! Почему бы не уважать и меня?! — Ана резко подалась вперёд, привстав и нависнув над столом. — Каждый грамм моего тела, каждая схема, врезанная в мою плоть, стоили мне страданий больше, чем все их «достижения» вместе взятые.
Она замолчала и аккуратно села обратно. Эмоции захлёстывали её через край, и Ли всё-таки потеряла контроль.
«Это позор. Что со мной?..»
— Это восхитительно. Какая ярость, столько запертой ненависти и зависти, — выдохнул клиент, отвечая на её мысли. — Не люблю, когда собеседница хорошо себя контролирует. Поэтому кроме афродизиака я позволил себе заказать «развязыватель языка».
— Хочешь услышать откровения эскорта? — вскинула бровь Ана.
— А что я там не слышал? «Тяжёлая судьба», «меня заставили», «родители продали за долги». Кто-то пошёл сам, а выйти уже не смог. Как ты и сказала, кровь и страдания, — качнул головой мужчина. — Мне хотелось разбить корку профессиональной сдержанности. Этот аристократический апломб шаловливого дворянства… раздражает. Я люблю яркость и естественность.
— Тебе
— Кто? Девочки эскорта?
Беседа перешла на новый уровень. Снизился градус приличия и официоза. Этому Мать тоже учила. В карьере Аны Ли часто встречались клиенты, требовавшие искренности и яркости. Просто не все накачивали её наркотиками сразу.
Пока длился разговор, женщина добавляла штрихи к портрету нанимателя, составляя профиль. Картина получалась удручающая. Целеустремлённость, невнимание к чужим чувствам, переходящее в склонность к насилию, скрытое презрение к собеседнице. Он выглядел обыденно, но имел повадки солдата или спецагента.
«Ещё один псих», — подвела промежуточный итог Ана. — «Ночка обещает быть разной».
Полог тишины на мгновение пропал: пришёл слуга и что-то прошептал клиенту.
— Весь зал? — удивился мужчина. — Что ж… дорогая, пойдём. Некая одинокая персона желает слушать солиста в одиночку. Крайний тост, на брудершафт и до дна. За устойчивую позицию.
Ана залпом влила в себя коктейль из наркотиков и коньяка и с силой бросила бокал в стену.
— На счастье!
Импланты не могли заблокировать столько химии одновременно. Пульс Аны скакнул вверх, а температура тела поднялась.
«Как меня разогревает! Как в печке! Кстати, моей печке нужно внимание!»
Она вцепилась в плечо клиента и тяжело прошептала:
— Вот искренность и яркость. Или ты ведёшь меня в номера, или я трахаю тебя до смерти здесь.
— В номерах, — он ухмыльнулся и с лёгкостью подхватил Ану на руки.
Путь до кровати она не запомнила. Её прижимали, тискали, щупали и мяли, а Ли словно дешёвая проститутка заливисто смеялась и томно вздыхала. Всё это беспристрастно фиксировалось маленькой частичкой сознания. Потом будут медитации, воспоминания — всё, как учила Мать. Потом придётся рассказать обо всём Мике.
Мысли о воспитанице с упорством пловца в шторм поднимались из глубин сознания, затопленного вожделением.
«Этой ершистой дурочке такое предстоит нескоро!»
Короткое мгновение полёта и мягкое приземление на просторную кровать показались Ане обещанием чего-то волшебного. Она дотянулась до застёжки платья, но на её кисти сжались пальцы клиента.
— Я сам!
Это «Я сам» звучало в каждом жесте и прикосновении. В каждом поступательном движении. Жадное и властное, не желающее знать ничего, кроме пути к наслаждению и удовлетворению страсти. Попытки женщины проявить свою накопившуюся страсть разбивались о железобетонное стремление мужчины подавить и овладеть.
Одурманенный мозг и терзаемое тело не воспринимали время. Ана попала в руки опытному и знающему свои цели партнёру, поэтому для неё вся Вселенная сжалась до размеров кровати, на которой они бесчинствовали. Нашлось употребление и нежнейшему холодному крему. Вымазывание и слизывание — словно возвращение в прошлое, к самому началу карьеры Ли, к той самой дешёвой и доступной молодухе. Ещё даже до того, как ей улучшили влагалище и заменили настоящие ноги высококлассной кибернетикой.
Когда действие наркотиков закончилось, таймер на краю зрения показывал раннее утро. Живая плоть ныла, а голова Аны раскалывалась на тысячи осколков, чтобы собраться и расколоться заново. Женщина не хотела думать или двигаться.