Покрышкин
Шрифт:
— Вот что, Покрышкин! Вам ответственное задание: надо точно определить, где сейчас обороняются наши войска в районах Кишинева и Бельц.
— Хорошо! Дайте мне границы линии фронта в этих районах, — попросил я.
— Ты что? Никто не знает, где линия фронта. Вот тебе и приказано определить.
— Ну что ж! Если наши строгие начальники в лампасах не знают, где проходит линия обороны, — прервал я Матвеева, — то постараюсь ее разведать.
— Не язви!.. Выполняй задание...»
После крутого разговора с комдивом Покрышкин понижен в должности и отстранен от полетов. Но сбит командир звена Валентин Дмитриев, и опальный старший лейтенант получает задание
Две разведки 1941 года часто вспоминал А. И. Покрышкин, они занимают особое место в его мемуарах. После того как он не вернулся из первой, летчика посчитали пропавшим без вести или погибшим. Друзья согласно полковой традиции разобрали на память его скромные пожитки. После второго исчезновения все-таки верили — сибиряк вернется...
Июльским ранним утром, как пишет Александр Иванович, начштаба Матвеев «передал приказ дивизии на разведку летчиками нашей эскадрильи переправ через Прут в районе Унгены. Нам, летчикам, была непонятна цель этой разведки, ибо эти переправы уже остались в глубоком тылу наступающих войск противника. Но приказы не обсуждаются, а выполняются...».
Ведущий — Валентин Фигичев, его прикрывают Покрышкин и Лукашевич. Фигичев не смог вывести звено к переправам внезапно, зенитки уже ждали разведчиков. На бреющем полете в нескольких метрах от воды Покрышкину пришлось «поддернуть» свой МиГ вверх, чтобы не столкнуться с Лукашевичем, отвернувшим в его сторону от крутого выступа берега. В построении тройкой ведомые мешали друг другу. Нескольких секунд хватило, чтобы три зенитных снаряда поразили МиГ Покрышкина.
Пробитый мотор тянул некоторое время. Самолеты Фигичева и Лукашевича растаяли вдали. Покрышкин признавался потом: «Одиночество и беспомощность в создавшейся ситуации на какой-то миг вызвали у меня чувство безнадежности. Но быстро с этим справившись, стал думать, как действовать дальше...»
Дальше был полет с мучительным ожиданием остановки двигателя. Мотор на последнем издыхании все же позволил перетянуть долину, где по шоссе растянулась колонна вражеских машин и орудий. Перед падением на поросшие лесом бессарабские холмы Покрышкина охватили «озноб и нытье в плечах». Оставалось только выключить зажигание, чтобы не возник пожар, сдвинуть на лоб очки, чтобы осколками не поранить глаза, сгруппироваться, упереться прямыми руками в приборную доску. И положиться на судьбу...
Когда к летчику вернулось сознание, он увидел развалившийся на части самолет, солнце на листьях деревьев, услышал пение птиц и отдаленный гул машин. Жив! Повреждена нога — трещина в кости. Травма позвоночника скажется потом, через двадцать с лишним лет...
Только не плен. Рука с пистолетом была уже у виска, но затем Покрышкин спохватился: «Постой!.. Зачем торопиться? У меня же две обоймы патронов. Надо жизнь отдать подороже».
По солнцу и часам определено направление. Надо идти, ковылять через лес, поля кукурузы и виноградники. Сплошной линии фронта еще нет, можно спастись. Ночью к своим ведет Полярная звезда. В темноте летчик отшатнулся от показавшегося впереди силуэта. Но это — деревянное распятие Иисуса Христа. Православные молдаване ставят такие распятия у переправ и скрещений дорог, чтобы путь был благословлен...
Бедный крестьянин с дочкой угощают летчика кукурузным хлебом и дикими сливами. Но в селении нескольким мужчинам приходится грозить пистолетом, чтобы получить таратайку, запряженную парой лошадей. Со станции Кайнары советские служащие и железнодорожники уехали пять дней назад. Что делать? Снова — тупик. Но тут чудесным образом, как пишет Александр Иванович:
«Ко
– Вы знаете что? Я сегодня утром слышал гудок паровоза вон за той горкой. Там проходит железная дорога. Поезжайте туда.
...Я решил рискнуть, и мы подъехали к вокзалу. Оказалось, что на станции наши бойцы. Командир части с удивлением посмотрел на меня, когда я рассказал о своем путешествии, и спросил:
– Как вы проскочили? Вон у той дороги лесок, где только что мы вели бой с румынами».
Последний эшелон вывез летчика к своим, на четвертый день он вернулся в полк. Ничто Покрышкина не брало!
В санчасти у него впервые с начала войны появилось время для раздумий. Это было начало, по определению Александра Ивановича, «познания себя в бою». Покрышкин обладал врожденной склонностью к осмыслению каждого события. Вспоминал добрым словом и умных наставников, в первую очередь — старого мастера из новосибирского ФЗУ.
« — Точность ты выдержал. Но души не видно в лекале.
– Какая же душа может быть в металле?
– Верно. В металле души нет. А вот у тебя душа должна лежать к работе. Надо сделать инструмент так, чтобы была радость тебе и тем, кто будет твоим инструментом пользоваться...»
В сельском магазине Семеновки Александр Иванович покупает общую тетрадь, пишет заголовок «Тактика истребителей в бою». Летчики, пришедшие навестить товарища и заставшие его врасплох, сначала посмеиваются: «Это что? Новый роман «Война и мир»? Боевой летчик, а занялся писаниной». Но Покрышкин быстро ставит шумных друзей на место насущнейшими для них вопросами: «Ты сбил самолет и продолжаешь вести бой. Стоит ли смотреть, куда он падает?.. Лучше летать парой или звеном? Бой требует мысли, ребята».
Уже тогда Покрышкин приходит к выводу о необходимости строить боевой порядок в составе пар и четверок, о рассредоточении пар по фронту и высоте, о вертикальном маневре, о внезапной атаке на большой скорости, которую он назвал «соколиным ударом».
Одной из главнейших причин поражений Покрышкин называет отсутствие радиосвязи. Нельзя считать равными истребители с одинаковыми летно-техническими характеристиками, если у одного — «мессершмитта» — есть качественная радиосвязь, а у другого — с красными звездами на крыльях — ее нет...
Александр Иванович вспоминал:
«Как нам трудно было в воздухе без радиосвязи! Мы были в положении глухонемых: те объясняются на пальцах и мимикой, а мы эволюциями самолета, незначительным запасом условных сигналов, покачиванием крыльев. Как и глухонемые, мы могли разговаривать сигналами лишь тогда, когда находились близко друг от друга. Это заставляло нас строить плотные боевые порядки в группе, они же были невыгодны из-за плохой маневренности в воздушном бою. А сколько можно было спасти жизней летчиков, если бы при наличии радиостанций своевременно предупредить своего товарища, находящегося в смертельной опасности.
Видя, как к твоему товарищу подкрался «мессершмитт» и сейчас смертельной очередью прошьет его, а ты не в состоянии ему помочь, предупредить, злость поднималась в душе на тех, кто поставил в такое положение нашу истребительную авиацию. Вырывалось проклятие в их адрес, когда провожаемый твоим взглядом, охваченный огнем, падал твой товарищ, с которым ты говорил перед вылетом.
Сколько же загубленных летчиков на совести тех, кто, создавая самолеты, не подумал оборудовать их хорошими радиостанциями».