Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
Шрифт:
— Огонь откроете по сигналу: из левады дадим выстрел. Мирным людям с ягнятами и телятами в погреба спуститься, — по-крестьянски предусмотрительно заметил он и, уходя к Кудрявцеву, с досадой подумал: «Что-то еще надо было сказать — не припомню…»
Но пройдя десяток шагов, все-таки вспомнил о том, что его беспокоило. Остановившись около половника, он услышал тихий разговор, узнал голос Хвиноя.
— Ты с кем там, кум?
— Мы тут с Наумом. Двое на одну винтовку. Вышли покурить…
— В случае чего, не забывайте, что за двором канава. Она тянется подковой. Из нее
…Из развилки толстой вербы, с высоты четырех-пяти метров, Яков Резцов, не умея сдержаться, крикнул:
— Показались! Бандиты!
Слова его прозвучали так, будто все только и ждали бандитов и должны были обрадоваться их появлению на заснеженной ровной низинке, залитой светом разгорающейся зари, где они меньше всего были похожи на едущих всадников и больше всего — на темное облачко, стремительно плывущее к хутору Ясеноватскому. Не более чем в десяти шагах от толстой вербы, на крыше сарая, почти по колено в снегу стояли Кудрявцев и Андрей. Они вытягивались во весь рост, чтобы лучше разглядеть это облачко. На окрашенном зарей снегу оно казалось настолько мирным и привлекательным, что Кудрявцев, усмехнувшись, пошутил:
— Заглядимся и упустим момент.
— Давай-ка, Яков, посчитаем, сколько их, — проговорил Андрей, глядя на вербу.
Было их, может быть, двадцать восемь, может, тридцать или тридцать два…
— Считай, на двух наших ихних трое будет, — озадаченно сказал Яков.
— Ничего, на нашей стороне советская власть… Как минуют мельницу, так и дам выстрел, — сказал Кудрявцев.
— Если даже от мельницы не поедут к амбару, все равно давай сигнал: надо же им вбить в голову, что не они тут хозяева, иначе вовсе обнаглеют.
И едва успел Андрей проговорить это, как Кудрявцев, подняв револьвер над головой, дал сигнал. Тотчас же впереди, во дворах и на улице, папиросными огоньками вспыхнули выстрелы. По вербам, изламываясь, заходила резкая трескотня звуков.
Бандиты, видимо, полагая, что огонь по ним ведут слева, из-за амбара, рванулись вправо, но и здесь их встретили выстрелы… Тогда они, покружившись, как ветер, потерявший дорогу, лавой кинулись к хутору. Один из выстрелов так круто завернул лошадь под опередившим всех всадником, так высоко вздыбил ее, что ни Андрей, ни Кудрявцев не удивились тому, что в следующее мгновение она вместе с седоком рухнула на снег.
Яков громко сказал:
— Для начала есть!
— Один-то есть, но они прут напролом, — забеспокоился Андрей и тут же крикнул в сторону улицы: — Товарищи, держись канавы! Бей и ни шагу из нее!
— Ни за что не вылезай из канавы! Целься лучше и бей! — крикнул и Кудрявцев и спрыгнул с крыши сарая. Держа в одной руке револьвер, а другой поправляя сползающую мелкую овчинную шапку с красным верхом, он побежал к тем, кого хотел поддержать в наступающую минуту опасности.
Яков, точно огромный взлохмаченный грач, заорал с вербы:
— В терны помчались! Вправо пошли!
— Вправо по канаве перебегайте! Вправо огонь! — передавал Андрей, а сам стрелял с сарая туда, где конные, слившись опять в темную стайку,
Ответная стрельба началась не сразу после того, как бандиты скрылись в кустарниках, прилегавших к скату, но велась, видимо, по команде, потому что пули рой за роем с визгом проносились над крышами дворовых пристроек и между вербами. С толстой вербы сорвало ветку, затем заиндевевшее дерево стало дымиться под пулями. Яков невольно поглубже спрятался в развилке, но, видя, что Андрей кувырком скатился с крыши в снег, опять высунулся и испуганно спросил невесть кого:
— Неужто достала?
— Да нет, это я по доброй воле, — засмеялся Андрей и, стряхивая с шубы снег, шутливо обругал свою слабую левую ногу.
Из кустов скоро перестали стрелять. Притихли и наши в канаве. Эта рассветная тишина тянулась для Андрея и Якова нестерпимо долго. Андрей все допытывался, что видит Яков с вербы, а тот, вглядываясь в пространство, краснел от утреннего мороза и от напряжения и, зябко поводя плечами, молчал. Да ему и нечего было сказать: кроме окраинных хат, оцепленных полукружьем канавы, кроме самой вершины ската и примыкавших к скату кустарников, протянувшихся от хутора на добрых три версты, ему ничего не было видно.
— Но хоть наших-то ты видишь? — спросил Андрей.
— А как же! Из канавы головы торчат.
— А бандиты, значит, сквозь землю провалились? — злился Андрей.
— Не знаю, куда они девались: может, тут под носом, под скатом, а может, и дальше.
— Бабушка сказала: или дождик, или снег… Что-нибудь будет, — пробурчал Андрей и хотел было уже пойти к тем, что лежали в канаве, как тишину разорвал простуженный, резкий и нахальный голос, донесшийся из-под ската, из кустарников:
— Краснопузые, чего же вы притихли? О чем помышляете?
— Ни о чем больше, как о том, чтобы вас, бандитов, перестрелять! — отозвался из канавы Кудрявцев, и голос его весело прозвучал в неподвижном морозном воздухе.
Несколько секунд помолчали.
— Эй, краснопузые! — раздался все тот же резкий голос. — Учтите, что мы сейчас будем обходить вас. Пишите завещание, а то поздно будет!
— Бандиты, кулацкие выродки! У нас уже написано завещание: что останется после нас — все трудовому народу! А живоглотов завещаем бить до последнего! — ответил Кудрявцев.
И верно потому, что слова Ивана Николаевича были близки настроению и помыслам его подчиненных, из канавы послышались новые голоса.
— Если храбрые — высовывайте морды, мы начнем вас умывать, — подзадорил Филипп.
— Начнем носы вам ковырять! — послышался голос Хвиноя.
— А кум Хвиной у нас в гору пошел, — сказал Андрей не то Якову, не то самому себе.
Но перебранка закончилась, а стычка, которую в канаве, за сараем и на вербе считали неизбежной, почему-то не начиналась. Прошло еще несколько напряженных, тихих минут.