Полдень сегодняшней ночи
Шрифт:
– Что происходит с нами после смерти?
– Ты знаешь. Сотни раз слышал от собственного приходского священника. Мы не можем предложить ничего сверх обещанного Им. Интересную жизнь со стрельбой, риском и высоким служением – да, предложим. У нас ее хоть отбавляй. Выше крыши. Так что поделимся – щедро. Когда срок придет, тело твое погибнет. А душа отправится, куда ей положено. Если инстанции Творцова воинства сочтут тебя человеком для наших боевых дел полезным, тогда она проживет еще одну жизнь в другом теле. Или еще десять жизней. Или сорок. Как получится. Новую жизнь все наши начинают, ничего не помня о прежних биографиях. Лет в пятнадцать-семнадцать ребята из местной дружины свяжутся с тобой. Кто-нибудь произнесет кодовое слово, как я сейчас, и ты обретешь память о прошлых жизнях…
– Что-то не припоминаю.
– А у тебя она и есть всего одна. От рождения до сейчас. Твой пароль был только для одного: чтоб нас узнать и не с кем не перепутать. Кстати, если не сочтут полезным, продолжение узнаешь на последнем Суде.
– Почему именно я?
– Кандидата тщательно отбирают из многих тысяч. И долгие года за ним наблюдают. Можно сказать, присматривают. Когда приходит время…
– Подождите-ка. Не слишком приятно слышать – присматривают. Может, вы и девушек под меня подкладывали, и в институт тихой сапой заткнули, и Бородаева за меня в прошлогоднем полуфинале побили? Давайте уж откровенно – что мое? Жалко, знаете ли: всю жизнь стараешься, подпрыгиваешь над собственными ушами, а тут выходит такая катавасия! Жуй, душка, ни в чем не знай отказа!
– Петрович, ты его курировал. Изволь, дай отчет.
– Э-э… молодой человек. Ваша жизнь – это ваша жизнь. Милейшую барышню Татьяну, высшее образование и два выбитых зубы вы приобрели без нашего содействия. А вот колоссальную шишку на темени припоминаете? Вижу, вижу, припоминаете… В восьмилетнем возрасте это с вами приключилось. Так вот, изначально вместо обыкновенной, хотя и очень большой шишки, там были две глубоких трещины черепной кости. Врач сам не понял, как ему удалось совершить чудо. Или, скажем, тренер ваш по боксу Григорий Григорьевич, который души не чает в молодом даровании, он, кажется, сначала сказал… э-э… «хлипковат»? А потом неожиданно переменил мнение. И ведь не пожалел. До сих пор не жалеет. На четвертом курсе вы оказались рядом с магом средней силы. Однокурсница…
– Не надо.
– Хорошо. Конечно. Извините. Заговариваюсь, знаете ли, память на старости лет уже не та…
Машенька захихикала.
– Не та, не та. Простите старика. Обобщенно говоря, никуда мы вас не направляли. Просто избавили от некоторых крупных неприятностей. И не дали лишить вас того, что вы заслуживаете.
С минуту все молчали. Павел размышлял, оценивая, сколько всего ему предстоит бросить. Именно так – бросить. Никто до сих пор не объяснил, что и как будет с ним в новой жизни. Но одно витало в воздухе: если он скажет «да», его заберут со всеми потрохами. По большому счету, два предмета волновали его последние год-полтора. Во-первых, чемпионат России, на который он, кажется попадет… без малейших шансов даже на бронзу. Даже по второму заходу. Даже по третьему. Все-таки бокс – не то, на чем он мог бы выкладываться до конца. Во-вторых, Танечка. И они оба давно до конца не выкладываются. Житейски говоря, либо пожениться, либо разбежаться… Ну и защита кандидатской. Как будет называться его ставочка на родной кафедре? Учебный мастер? Боже милосердный! В общем, негусто.
– Вы мне нравитесь. Но я до сих пор до конца не верю… это не розыгрыш?
– Мы назвали пароль.
– Ну, разновидность телепатии…
– Пойдем со мной, – Крупный отправился на кухню, включил газовую горелку на конфорке и сунул ладонь в самый зев хищного синеватого цветка.
Ничего не произошло. Ни с ладонью, ни с самим Крупным.
– Титановый протез.
Крупный только что был перед Мечниковым, а тут вдруг растворился и возник уже за спиной Павла. Похлопал по плечу. Но доброго слова не дождался.
– Гипнотизируете.
Что-то изменилось в лице Крупного. В глазах. Такие глаза бывают у серьезных мужчин за минуту до того, когда они позволяют себе разгневаться. Этот, разумеется, гневаться не стал. Упрямый. Крепкий орешек. Повернулся к девочке и говорит:
– Так. Маша, набей ты ему морду. Может, так дойдет.
– Яволь, мон женераль.
Крупный сделал знак Старику. Они величественно удалились на лестничную клетку. Расчистили место. В дверях Крупный сказал своему спутнику, ничуть не понизив голос:
– Такой же осел, как и я четыреста лет назад. Когда ты меня вербовал. Просто как в зеркало смотрю.
– Не вербовал, а инициировал.
– Не один ли… – смазанно донеслось снаружи.
Мечников окинул недоверчивым взглядом хрупкую конопатую блондиночку. Экий недомерок. Из остатков производства клепали. Настоящая женщина начинается когда? С семидесяти двух килограммов…
– Я женщин не бью. Принципиально. Особенно прелестных девушек.
Она его поманила указательным пальчиком, а потом, ухмыляясь, этот же пальчик направила на паркет прямо перед собой.
– Иди сюда, шустрик. Я буду с тобой нежна…
…Сначала все то, что гремело и трещало в мечниковской квартире, трещало и гремело довольно безобидно. Без шика и азарта. Симонов посмотрел на часы.
– Кирилл, ей ведь должно хватить двух минут?
– Не уверен.
– Трех?
– Учитывая то, что Машка в жутком состоянии после бибиревского подвала, а также то, как она обленилась…
– Девочке пришлось очень худо. Не гневи Бога!
– …а также то, как она обленилась в последнее время… Петрович! а я говорю – обленилась, не надо, не надо морщиться, забросила тренировки… Ты помнишь, до чего тупо месяц назад она упустила двух некробиотов? И что они из кладбищенского сторожа приготовили?
– Девочка…
– …совсем распустилась. Пять минут. Сколько уже прошло?
О! а вот это уже серьезно. Именно с таким треском тело проламывает дверцы качественного финского шкафа. А с таким звоном разбивается круглый аквариум.
– Минута.
Любопытная бабушка осторожно высунула голову из квартирного пространства, увидела этих двоих с подавляющей серьезностью в позах и движениях, услышала, как падает у соседа люстра, и юркнула обратно.
Петрович закурил. Откуда-то сверху явился любопытный кот полосатой наружности. Встал рядом. Пригляделся-прислушался к воинственным шумам: сделал неповторимо-кошачье движение мордой в сторону и вперед. Хотел было разведать обстановку, но Петрович бесцеремонно подцепил его за пузцо и взял на руки.