Полдень сегодняшней ночи
Шрифт:
– Хозяин! Хватит двух грузовиков, «Икаруса» и «Жигулей»-восьмерки?
– А это все у нас есть? – усомнился было Зеленый Колокольчик, но потом наморщил лоб и, надо полагать, разглядел нечто невидимое для своих собеседников… – Впрочем, конечно есть. Вот, сержант, почему ты из унтеров никак не выйдешь, а у него, не успел опериться, уже – офицерские погоны. Когда с дружинниками надо драться, ты, конечно, ценный кадр. А вообще по службе он шустрее. Как и все людишки, впрочем.
«Заметил, блин, наконец-то, потр-роха волчьи!» – подумал Песья Глотка.
«Хрен поссоришь нас, крыса штабная. Мы – боевое братство!» – подумал Мортян.
Зеленый Колокольчик заулыбался, глядя на сержанта:
– Ведь ты, дуб мощи, и подумать не пожелал, что без транспорта нам никуда не добраться. Не пешком же. А? Ведь спал?
Мортян отвечать настырному начальству не собирался. Спал, конечно. Нечистой силе при дневном свете спать положено. Людям надо, они пусть и шустрят.
– О! О! – восхитился полковник, – А твой боевой товарищ грузовики заворачивал, водителей потрошил, часа два спать не ложился… И сегодня поедет со мной выполнять важную миссию… Правильно-правильно, Глотка, грудь колесом, лихо… А потом я его в почетный легион впишу. Осознаешь, сержант?
Вслух Мортян ничего не произнес. Дисциплина! А про себя раздельно и отчетливо сообщил любопытному полковнику, так, чтоб тот, гуляючи под бесячьей черепной коробкой, без усилий воспринял: «Один у нас всех срок и одна на всех отсрочка. Торопиться некуда». Удивительно, начальство немедля ответило: «Мы с тобой одной крови, старина. А он человеческое дерьмо. Ему это надо». Всего диалога Песья Глотка, разумеется, не услышал. Лейтенанту досталась лишь концовка полковничьей ремарки:
– Отсрочка отсрочкой, сержант, а сейчас ты всех погрузишь на машины и отправишься к разъезду Вепрево. Это часов пять езды по шоссе прямым ходом на северо-запад. У окраины Вепрева – старый каменный мост через реку, а рядом с ним лесок. Будешь ждать нас там. Мы с лейтенантом присоединимся к вечеру. Скорее всего. Никуда не двигайся, чего бы ни случилось. Не шуми зря. Если хоть один твой урод отправится по бабам – из гномьего забоя до Страшного суда не выползешь. Уяснил?
– Так точно, ваше мракобесие. Разрешите выполнять?
Зеленый Колокольчик кивнул. Мортяну что не нравились? Выкрутасы полковничьи? Э, да какого только начальства бесу старому, бесу матерому повидать не пришлось в живом и мертвом виде. Привычная катавасия. Но чтоб старший офицер так все не по-военному говорил и делал, это… это неправильно!
Пятидесятый жестом повелел лейтенанту сидеть и помалкивать. Отстегнул круглый бубенчик, вылил остатки вина на скатерть, капнул кровью, надрезав палец, и принялся монотонно читать околесицу, то и дело приправляя собственный голос серебряным голосом металла:
– Zannihell, Sellahihell, fehliae Attanihell, see deh me… Zannihell, Sellahihell… – и так далее минут пять. Скатерть на мокром месте собралась в младшие руны темных эльфов и демонов. Очень краткий язык, наполовину действительная речь, наполовину набор военных команд и уставных статей. Для таких случаев – идеально. Зеленый Колокольчик принялся читать сводку разведданных, которую послала ему с территории Воздушного королевства прелестная му-шубун. Однако вскоре руны, к удивлению Пятидесятого, стали расплываться, расплываться… неожиданно скатерть расцвела лепестками черного пламени.
– Владыка всесильный! – воскликнул полковник. Маньяк и ведьма – понятно, неплохие союзники, но кого еще он выпустили в Срединный мир? Такого, что одно имя его способно сжечь приемник!
Зеленый Колокольчик погрузился в размышления. Нечто мерцало на донышке его памяти… Но тут зашевелился Песья Глотка. Сбил.
– Хозяин! Эта падаль ходячая, эти лохи, они назвали тебя Февдой. Февда – типа должность или звание?
– Имя. Так меня называли две тысячи лет назад. Самое известное мое имя. Я был тогда Христом. Почти Христом… – такое изумление поплыло в получеловечьих-полусобачьих глазах лейтенанта, что Зеленый Колокольчик решил расщедриться на комментарий:
– Меня чуть было не избрали мессией, спасителем, живым богом. Двух голосов не хватило.
Собеседник явно не понимал. Больше объяснений – больше вопросов. Так случается при диалоге интеллектов разного калибра. Разве способна, разве может безмозглая грязь осознать, как это бывает, когда 400 сильных во Израиле окружают тебя стеной, когда их семьи, рабы и все имущество отданы тебе без сожалений?! Разве способна оценить безмозглая грязь, как это бывает, когда злейший враг отдает имени твоему строчку в собственном Священном Писании?!
– Лейтенант, поведешь трофейную машину.
…Мортян, загружая бесей в «Икарус», ломал голову над одним серьезным вопросом: если эти самые Бойков и его Андрей сильнее вчерашнего эльфа, то полковник-то, херувим подколодный, круче будет, или как? Потому что если не круче, то всей роте, пожалуй, хана.
Конец «лесного солнышка»
13 июня, ночь, до утра рукой подать
– Пожалуйста, не дуйся! Как ребенок, право. Видел бы ты свое лицо минуту назад! Это ведь так естественно. Я занимаюсь работой с холодным оружием почти три века, а ты, сам говорил, «немного увлекался». Поверь мне, стоит поучиться, и ты будешь так же хорош, как и я. Mon cher! Ты обидчив как мальчишка…
Мечников только что проиграл Машеньке несколько тренировочных боев на тяжелых изогнутых мечах. У него и в мыслях не было обижаться: он по определению на два порядка более слабый фехтовальщик, чем Машенька. По определению, он должен проигрывать, проигрывать и проигрывать еще много месяцев, если только не лет. Минуту назад у него было лицо человека, безумно уставшего от тренировок. Павел не спал уже тридцать два часа. Восемь часов назад окончил первый урок Петрович. Боевые единоборства, настройка Лезвия и способы простейшей защиты от простейшей магии. Когда его подопечный научился хлопать жабрами как рыба на отмели и пугать людей танцем запыхавшихся ребер как пожарная лошадь, Петрович (свеженький, как огурчик) печально сказал:
– Извини, мой мальчик. Я безбожно мало нагружаю тебя. Ни как не могу сосредоточиться: все время одолевают мысли о наших делах…
И перепоручил его Машеньке.
Так что места для обид или других сколько-нибудь заметных эмоций у Павла просто не оставалось. Но этой блондинистой егозе, надо полагать, страстно хотелось хоть в чем-то уесть Мечникова, побить его. Никак не могла она позабыть тот финальный опперкот и долгое освежающее витание в эмпиреях нокаута… Что ж, пускай уедает, жалко что ли?