Полдень сегодняшней ночи
Шрифт:
– Бирюк ты, Серега. Жениться тебе пора.
– Вот она, жена моя… – погладил колесико. Добавил уважительно:
– Хорошего калибра женщина. Не худышка.
Ничего не ответил ему напарник. Головой покачал укоризненно, ухмылочку сделал пренебрежительную, мол, знаем мы твою солидность: бабы не дают, вот и вся твоя солидность, одно только выражение лица романтическое, а я вот, может, и не такой представительный, а шустрее, вторая жена у меня, а у тебя ни жены, ни задору. Давно у них эта бодяга тянется: Русаков все говорит, что только по любви, вот, мол, встречу… а напарник отвечал, что ты, мол, уже не пионер, надо бы остепеняться и хозяйство заводить. На это пулеметчик возражал: какая баба без любви его жизнь кочевую, странную потерпит, только биографию человеку портить. Ему возражали: а потерпит. Ну, даже если и не потерпит, найдешь другую, которая потерпит. Словом, шел вековечный спор двух типов мужчин – пулеметчиков, которых трагически любят, и напарников, на которых женятся, заводят детей, всю жизнь лаются и умирают в один день, как святые Петр и Феврония. Если и не в один день, то с небольшим интервалом… Не стал напарник всю их давнюю тягомотину вслух проговаривать, потому что разговор о крупнокалиберных женщинах уважал. Это старичков на мелкоту тянет: ворочать легче, а для молодого женщину лучше подбирать на подобие полосы препятствий или же спарринг-партнера большего веса, чтобы нагрузочка, нагрузочка… На досках в гробу належимся. Рассказал бы он Русакову о своей первой супруге, в которой было без малого девяносто, и как сладка она была и боевита, и как он тосковал без ее воинственной тяжести, когда сманил любимое существо некий хлыщ из уголовных… деньгами, паразит, сманил. Но рассказывать обо всем об этом не стал, потому что давно и в подробностях изложил товарищу боевому и про жену, и про хлыща.
Между тем, Русаков вовсе и не подумывал о женщинах. Нравился ему пулеметный калибр – 12,7 мм. В армии знавал он РПК-74, машинку надежную, но намного легче и калибром скромнее. Начальство правильно сделало, от легкости этакой отказавшись. Только при очень большом везении можно было попортить беса пулькой 7,62 или уж тем более 5,45. Им как горох такие пульки. Разве, в глаз или в пасть. Или, скажем, в ухо. А 12,7, будь спокоен командир, там пулька вроде металлической свинки – хорошей убойной силы. Человека так и вовсе размажет. Бесу же больно: его как будто кулаками избивают. А при удаче можно порвать шкуру в нежном месте, вынести кусочек мяса пулькой. От удара в лоб простой бес сознание теряет, а от попадания в локоть может и руки лишиться. Поэтому в дружине было 3 ДШКМ’а и даже один «Утес» – жутко тяжелый, очень хорош, оптика у него, бронебойно-зажигательные пули имеются… Жалко, еще один достать не удалось. Еще в дружине десять гранатометов и четыре снайпера. А к ним еще парень со старым ручным ранцевым огнеметом. И два минера. Они же саперы. Они же в остальное время корректировщики огня и связисты. Потому что больше тяжелого оружия начальству раздобыть не поддудилось, и они вооружены милицейскими револьверами «Удар», пригодными для серьезной драки, но только на расстоянии в полтора-два десятка метров… Умно их вооружили, толково, ничего лишнего, так что будь спокоен. Никаких Калашников, никаких Макаровых, никаких, уж тем более, СКС’ов. Говорят, в южной дружине были Калашники… Дорого же эта ошибочка обошлась!
До сегодняшнего утра у них еще было секретное оружие: мушкет четырехсотлетней давности… Свинцовый заряд больше шестидесяти граммов. Дыму от выстрела столько, что можно после третьего бабаха засчитать его за дымовую завесу. Палит раз в полторы минуты. То ли в две. Но бесей кладет безотказно. Только вот сможет ли сегодня мушкетер Воронов подняться после контузии? А? Неизвестно…
Через час все началось по новой. Дрянь какая-то полупрозрачная полетала над машиной на мосту, крючья на веревках забросила, стащили беси машину, движение опять открылось. За день тут всякие деловые перебывали, являлась милиция, однако оставили дело назавтра и машина так и стояла, так и дымила. Место глухое, ездят редко. Надо полагать, за угловные разборки приняли… Теперь уже не стоит. В щиток ударила пуля. Еще одна, совсем рядом цвиркнула. Взрыла землю. Снайпер у них, гляди-ка. Одиночные выстрелы пошли, потом очереди, потом гавкнул гранатомет с нашей стороны. Пошли они, нелюдь штопаная, в атаку. На скорости три машины по мосту пронеслись, снизу было из кустов люди появились. Форсировать, значит, пожелали. Среди бела почти что дня, все ж видно! Обычные люди, не беси, а так, бойцы с автоматами. По ним соседний ДШКМ ударил, два гранатомета, они открыли огонь дуром из своих автоматиков, не видя куда-зачем, словом, за несколько минут берег от них очистили, тела валяются, все пулями изрыто. А машины прорвались. Точнее одна машина. Первая. Джип. По ней бил лично Русаков, расстрелял шины, капот, по водителю точно попал, да что ж такое! Не останавливается. Ему должно быть больно, как в застенке, а он прет и прет. Прет и прет. Ладно, пулеметчик успел на вторую огонь перенести, «Жигуль», бесями набитый. Удача вышла. У самого конца моста притормозил водитель. Этому – точно больно. На ма-ахонькой дистанции он превратился в неподвижную мишень, а это подарок такой, что будь спокоен. Не успели беси дверцы открыть, машина взлетела воздух. Всем им теперь кранты.
Вдалеке справа громыхнуло… Там вились огненные смерчи, и деревья, вырванные с корнем, взлетали в воздух. Магия боролось с верой. Вера билась с магией.
…Тут у Русакова кончилась первая лента, и он с напарником завозился, вставляя вторую. И увидел большую неприятность. В сотне метров правее, где стоял второй ДШКМ, Цыган с Васильевым, все курилось какой-то густой бурой дымкой… Вокруг дымки искажались очертания деревьев, кустов, словом, всего. Изгибалась, дико пританцовывая высокая сосна, плясал гранитный валун… И уж конечно, никто оттуда не стрелял. Видно, некому было оттуда стрелять. Морок, твою мать. У них имеется Морок. Плохо…
– Заснул? – крикнул ему напарник.
Третью машину, мощный КАМАЗ, кто-то остановил на середине моста. Шины прострелили, надо полагать. Оттуда, из-под колес, стреляли то ли люди, то ли какая-то мелкая нечисть, и похоже, что выцеливали они все больше русаковскую огневую точку. Кто-то бил по ним из гранатомета, но мазал, далековато там для гранатомета, хорошо хоть прицел им сбивает, о, покатился один, это, видно, снайпер наш его достал… А где их-то снайпер, сначала же был, каким чудом до пулеметного гнезда еще не добрался? Тут Русакову стало не до смотрелок, ленту они зарядили, и цель явилась совсем рядышком.
В джипе том, проклятом, были какие-то чудища. Живой кошмар. Один, ростом с двух человек, огромный, с очень короткой шерстью, как у дога, голова бесформенная, что твоей камень… Мышцы – просто невообразимые. Кто это? Ни разу не видел такого. О, голый он, и елда у него стоит. Да какая! Будь спокойна мама, у меня истерика. Второй… мягкую игрушку что ли оживили, с них станется. Медведь, огромный, бурый, встал на задние лапы, в передних держит секиру и прет прямо на позицию. За спинами у двух страшил прячется по бесу, один, кажется, в сержантской форме… Господи Иисусе! Да что им пули!
Пули и вправду их не брали. От этого, каменноголового, просто отлетали, хоть бы что ему. Медведя покачивало, останавливался он, лапами как от слепней отмахивался… И опять шел. Половину ленты на них истратил, все без толку!
Всю речушку с мостом и лесочком на берегах затрясло, как будто недалеко извергался вулкан. Тьма, вся в сполохах магических разрядов, накатывала справа. Там играли по-крупному. А здесь от их тамошних игр не осталось ни одного бойца, что с их стороны, что с нашей, кто устоял бы на ногах. Пулемет перевернуло набок, едва выправили его с напарником. О! те поднялись, все четверо, обходят, сейчас их будет уже очень сложно остановить, потому что тяжелый колесный пулемет ДШКМ не повертишь как игрушку, под таким углом у него – мертвая зона в чистом виде. Если не хочешь, конечно, выставить собственную задницу из укрытия, разворачивая машинку и показывая свое беззащитное тело пулям всего мира… Обходят, обходят! Тут задымился куст прямо перед носом у каменноголового. Потом только Русаков сообразил, что откуда-то оттуда треснул глуховатый выстрел мушкета. Встал все-таки Воронов… Великан схватился за горло: оттуда фонтаном хлестала зеленоватая густая кровь. Упал, лапищи раскинул, готов… За куст немедля метнулся бесячий сержант. Конец Володьке…
Медведь и еще один бес добежали до их с напарником точки. Мохнатый взмахнул топором, покатилась напарникова рука. Потом зверюга секиру свою отбросил и давай рвать напарника на куски, как старое тряпье. Ну, Господи Иисуси Христе сыне Божий, прими души наши…
Медведь так растопырил свои лапищи, что помешал второму номеру сразу же задрать Русакова. Тот успел выскочить из ячейки и бросил туда тяжелую связку мощных оборонительных гранат… Рвануло так, что сам он перевернулся через голову и скатился в низинку. Отряхнулся, встал, пощупал, что там у него осталось, чем можно воевать. А! Револьвер упал куда-то. Только нож и остался. Вынул нож и заковылял наверх, в голове звенит… Наверху – настоящая воронка, как от артиллерийского снаряда. Вышел бес на клочья, от напарника тоже клочья… ну, мир праху твоему. Второй, мохнатый, на четырех лапах убегает, топор свой оставил, испугался. Весь какой-то закопченный.
Спасибо, Господи. Отвел смерть.
Русаков хотел было поставить пулемет, но только махнул рукой. Конец машинке. Подобрал револьвер. Где сержант-то бесячий, не видно что-то. Надо отползать. В тыл и на правый фланг. Тут он уже бесполе…
Пуля вошла ему в висок.
…глазами Зеленого Колокольчика
До той неудачной утренней стычки у него было тринадцать бывших людей в бывшем взводе капрала Дана. До чего же не хватает офицеров! какая-то черную кость, и то – во взводных. Взвод он отдал под команду Мохначу: пусть тупой, зато идеальный исполнитель. Кроме того – семьдесят восемь бесей и к ним в придачу бравый сержант Мортян, косточка военная, сахарная… Изрядная подмога в виде бандитского сброда новосподобившегося капитана Рыбаченка – еще тридцать семь бойцов, считая командира. Да химера контуженная, да старая повариха-эльфийка, да тролль внушительных статей. Да он сам, стоимостью в тридцать пять таких, прости бесе, гвардейских соединений…
Совсем не так уж мало, если не расходовать понапрасну.
Что может быть хуже напрасных расходов?
Этой ночью северная дружина заставила раскошелиться… Они положили трех бесов и двух бандитов Глотки. Еще двух бесов подранили и их, как водится, добили. А затем, по давней солдатской традиции, устроили знатные похороны. То есть зажарили и съели обоих. Итого минус семь. А выбил ли он, Пятидесятый, хоть пешку с игровой доски? Хоть одну-единственную пешку? Кажется, нет. Разумеется, его не посмеют упрекнуть, но чего стоит такая игра! Бездарно, все это, надо признаться, бездарно. Чего, Бесе милостивый, стало во мне больше за последние четыреста лет: опыта или же лености?