Полдень сегодняшней ночи
Шрифт:
В шатре у Зеленого Колокольчика беседа вышла не такая уж и угрозная. Начальство, конечно, сообщило, что в автобусе выбито семеро бесей. И еще два – с Мортяном. И еще пять «ударников». И химера. А потом послало Мортяна в нокдаун. Хорош, полковник, умеет… Но за подраненную девку дал сержанту еще один шанс. На завтрашний день.
– Что, ваше мракобесие, – спросил начальство Мортян, – дерьмовый мы инструмент? Расходуемся быстро, а толку нет?
И ведь не от злобности нрава сказал, а начальство жалеючи: все нет ему удачи и нет. А ведь знал железное правило – начальство не жалеть никогда, чего б не случилось. Оно-то тебя не пожалеет. И когда сказал, то смекнул моментом, какая в простых словах вышла язвенность…
– Заткнись, сержант. Заткнись, а то крест заставлю кушать. Старинная казнь, со времен Юлиана Отступника не применялась, но очень хорошая. В твоем прокисшем брюхе каждая щепочка будет не хуже горячего уголька… Заткнись и не раскрывай рта, пока я не велю, а то, клянусь своею силой, так и сделаю. Какой вы инструмент? Да никакой. Вши, плесень, упыри беззубые… Два цифровых демона вместо всех вас вместе взятых были бы более ценным инструментом… инструментом… – поперхнулось начальство, задумалось о чем-то своем, тайном и смертельно опасном. Если уж у этакого свирепца вся его смазливая рожа волнами от растерянности пошла и даже серебряные бубенчики со страху звякать перестали, то, ясное дело, всплыло нечто смертельно опасное…
– Бесе, милостивый! Кого я выпустил! Это же резец… Настоящий живой резец… Резец без хозяина… – Зеленый Колокольчик пораженно выкликал фразы, утратив интерес к сержанту.
Мортян отошел подальше и сунул в пасть курево. Какой там такой резец, ведьма Петровна его знает. А что полкан столичный об экзекуции над ним, простым бесом, уже и думать забыл, – это настоящее и большое солдатское счастье…
Два еще живых зайца
16 июня, вечер после трудов праведных
…Но у самой двери остановился и браться за ручку не стал.
Из-за двери:
– О-о!
– Что – больно? Больно тебе? Прости, я не хотел…
– Не прерывайся.
– Тебе же больно!
– Не прерывайся, дубина… Н-да. Да-да-да-да-да. Ха-ха-ха. Да. Да!
– Так? Так? Тебе не больно?
– Не-ет… Мне хорошо-о…
Довольное урчание. Или что-то вроде того, милое, утробное, с легоньким постаныванием.
– Руку, руку не убира-ай… оттуда-а-а… О! Умелец мой… Тяжесть перемести вниз. Не так.
– Как?
– Вот та-ак. Да-да-да-да-да. Ну-ну-ну-ну. М-м-м-м.
Ее визави вскрикнул, потеряв контроль над собой. Ответом крику был долгий протяжный вздох.
– Да-а-а-а-а-а…
«Уж так у них раздумчиво вышло, у мерзавцев! – за дверью стоя, размышлял воевода. – Пороть. Пороть, пороть и пороть». Потом он было вознамерился вежливо поскрестить. Именно вежливо, а не командно-адинистративно. Понимаем. Однако посовестился. Пусть отдохнут минуточку. Надо же и этим молодым мерзавцам полетать над грешною землею… Немножечко. Минуты две. Не больше. Нашли время затеять!
– Что это ты делаешь, Машенька?
– Я? Собственно, ничего.
«Слава тебе, Господи. Одевается наша дева Орлеанская. Уже, поди, портки натянула…» – и Бойков по новой примерился к дверной ручке. Не тут-то было.
– …А вот и неправда. Со мной определенно кто-то что-то делает. И очень сноровисто.
«На новую пошли. Форсаж, конечно, Машка включает. Тоже, Марья-искусница, коляска самобеглая!»
– Не знаю, не знаю. Кто бы это мог быть?
– А-ах! Ты-ы…
– Ну уж нет. Я такой ерундой не занимаюсь. Разве что, мои пальцы…
«Отрубить бы тебе все двадцать!»
– А теперь – кто? Ктоу-у?
– Не знау-у… Разве что, мои пальцы на ноге…
«Еще рога бы тебе. И рогами умудрялась бы…»
– О! Какие милые пальчики на ноге. Рад, что ты нас познакомила…
Бойков не уходил только по одной причине. Надеялся, что сейчас мерзавцы все-таки окончат свои игры, что это у них уже стадия успокоительного ласкания. А потом – все. Замрет лихо. У Машки закрытый перелом, порвана мышца, да и гипса на плече – не один килограмм. Вряд ли у нее хватит сил на второй… цикл.
– А так? Так нравится тебе?
– Да-а… Откуда ты такая взялась, Марья-искусница…
Воевода вздрогнул.
– Из Тридевятого царства. Я лягу на бок, а ты целуй мне шею сзади… Нет, так мне и вправду больно… А так я не дотянусь до тебя ступней… Да, так!
«Что у них за поза такая? – оторопел Бойков, – Вот что означает словосочетание "наукоемкие технологии"… да-с».
– И-и… погладь мне пожалуйста…
Длинный сладостный вздох. Нега.
«Видно, не будет лиху угомона. Женщины! Правильно их в алтарь не пускают…»
…Целая симфония разнообразных звуков и умолчаний. Или, вернее, увертюра. Прелюдия. Неудержимо переходящая в аллегро. Авангард, так сказать, сменяется кордебалетом. В смысле, кордебаталией. Иными словами, самым что ни на есть пеклом.
И воевода плюнул на искания молодых. Решил без них проводить штабное совещание. Потому что хоть бы и оторвал он цвет северной московской дружины от… дружеских рукопожатий, да все равно б эти руки… крюки… искали бы нелегальные пути к воссоединению под столом с картой. А эти так называемые мозги пребывали бы в афродических эмпиреях вместо изучения боевой обстановки. Так что Господь с ними.
Бойков плюнул и ушел к Петровичу.
– О-м-м-м-м-м-м-м-м… – нагнало его двухголосие. Ни один, ни другая не стали воспроизводить эту коротенькую мантрочку в здравом уме и твердой памяти. Но любовная напасть творит с людьми еще и не такие резвости.
– Даже и не думай подбирать слова: как мне сказать, да как объяснить. Не стоит.
Бойков глянул на него, как на сумасшедшего. И, отчасти, как голодная, злая и очень большая собака на кусок мяса. На какой-нибудь ходячий кусок мяса. Еще с этим влюбленным юношей антимонии разводить…