Полдень, XXI век, 2009 № 02
Шрифт:
— Что, племянник, видал, народу сколько собралось? То-то будет радость, когда запалим.
— Княже, — Хитрожоп выглядел озабоченным. — А знахарь точно сгорит? Может, у него какая магическая защита, наговор есть?
— Запомни, парень. Против хороших дров никакой наговор не поможет! А у нас в костре слой берёзы, слой сосны, а сверху ещё ель сухая и хворост. Гореть будет знатно! То-то будет праздник! Ещё бы зуб не свербил…
Хрустомудру не сиделось. Ещё раз покровительственно хлопнув племянника по спине, он развернулся к народу:
— Эй, там, у костра! Ведите отравителя
Действительно, с востока надвигалась большая туча, и следовало поторопиться. Хрустомудр с удовлетворением наблюдал, как привели летборгца, возвели на сруб, привязали к столбу, обложили до пояса хворостом. Побрякушки и травы, которые носил на себе знахарь, никто тронуть не решился, боялись порчи. Впрочем, страх перед колдуном отнюдь не мешал народу радоваться в предвкушении замечательного зрелища. Людей пришло много, с семьями. Чумазые сорванцы бегали вокруг сруба, смеялись, подбрасывали веточки. Женщины ахали и азартно перешёптывались, мужчины посмеивались, обсуждая, как будет гореть.
Наконец, на сруб влезли бирючи, прокричали на все четыре стороны вину осуждённого. Хрустомудр махнул, выказывая своё решение, и снова сел. Поджигать доверили Послеблуду, как самому уважаемому средь бояр. Наложенная внизу береста занялась сразу, потом затрещали ветки, зачадило, задымило, и пламя стало охватывать сруб. Знахарь оказался слаб духом, завопил ещё до того, как огонь подобрался к нему вплотную. Должно быть, он изрыгал какие-то проклятия, но так как его никто не понимал, все лишь веселились, радуясь, что избавляются от злого отравителя.
Порывистый ветер начал быстро раздувать огонь, рвать его в разные стороны, выбрасывать снопы искр, и проклятия знахаря скоро перешли в надрывный крик, а народ раздался в стороны от наступившего жара и дыма.
Хрустомудр раздул ноздри, ожидая учуять знакомую по войнам вонь горелого мяса, но ветер донёс лишь сладковатый запах конопли и мухоморов. До высокого крыльца, где сидел князь и толпились бояре, дыма долетало мало, а вот в народе стали кашлять, толпа заволновалась, отступая, а потом вдруг, наоборот, стала вновь стремиться к огню. Знахарь повизжал и затих, а люди всё смеялись, словно он жарился и подпрыгивал на сковородке.
Дым тем временем, стал стелиться к земле, расплываясь по двору при порывах поднявшегося ветра. Запах конопли стал резче. Короткие шквалы будили всё больше искр, и вдруг внизу ахнули, указывая на что-то за спиной Хрустомудра. Он оглянулся. Язычки пламени и дымок пробивались из-под дранки на одной из маковок его терема.
— Горит! — в панике крикнул кто-то. А Хитрожоп, стоящий рядом, вдруг придурочно засмеялся.
— Хи-хи-хи! — заливался он, словно в угаре.
Хрустомудр хотел его приструнить, крикнуть, чтобы бежали тушить, но неожиданно ему самому стало смешно. Надо же, жгли знахаря, а подожгли терем! Терем подожгли! Горит! У него зуб болит, а терем горит! Болит-горит! Смешно!
— Ха-ха-ха! — он уже сам не мог сдерживаться, а потом и вовсе расхохотался в полный голос. Смех подхватили по всему двору, те, кто зачем-то несли от колодца вёдра, опрокинули их на землю и уже сами падали в грязь,
— Эх! Потеха — души утеха! — заорал Хрустомудр, вскакивая с места. В три прыжка он сбежал с крыльца, растолкал хохочущую толпу и, выхватив из костра горящую ветку, рванулся обратно — поджигать трон. Дубовый, обитый кусками меди и золота стул занимался плохо, но тут подбежали другие, помогли, затем вместе запалили перила крыльца, бросили факел в дверь. Народ принялся помогать ещё шибче. Заливаясь от смеха, бабы пихали пылающие головешки в окна, мужики швыряли на крышу. Веселье было — что надо! Даже кричащая какие-то глупости, бегающая вокруг с ошарашенным лицом Краснославна не могла его испортить!
Возле терема вскоре стало не только смешно, но и жарко. Все побежали зажигать поварню, а князь долго пытался поджечь воду в колодце, швыряя туда целые горящие брёвна.
— Ха-ха! Вода не загорелась!!!
— Не горит! Хи-хи-хи! — смеялся рядом похожий на угольного человечка Хитрожоп.
Хлынувший неожиданно дождь ещё увеличил всеобщую радость, многие раздевались, пускаясь в пляс на пепле затухающего и беспощадно пышущего паром и едким дымом костра. Голые, грудастые, грязные девки и красующиеся обнажёнными телесами бояре тоже были очень смешны! Все смеялись и рыдали, таким едким был дым. А терем несмотря на дождь не переставал гореть.
Когда и чем закончился праздник, князь не запомнил.
Хрустомудр проснулся от холода. Зола, в которую он зарылся, совсем остыла. Дождя не было, хотя небо было низкое и хмурое, словно боги сердились за что-то на людей. Едва он открыл глаза, как проснулся и его Нерв, словно вонзивший в челюсть раскалённую иглу. Да если бы только это! Голова болела как после страшного похмелья, глаза слезились, покрытые ожогами руки саднило…
Князь сел. Совсем рядом был колодец. За ним должен был быть терем…
Но его не было. Не было ни поварни, ни конюшни, ни овина, ни стайки, ни длинных домов, в которых жили дружинники. Над пепелищем возвышалась лишь часть обгорелой стены у отхожего места.
Голова прогудела что-то своё, колокольное, и перестала. И тогда он услышал много других неприятных звуков. Надрывались от крика дети, голосили, рыдали женщины, жалобно выли его охотничьи псы. Хрустомудр оглянулся в ту сторону и понял, в чём дело. Под крышей уцелевшей псарни ютилась вся его челядь, родичи, дворовые бояре с жёнами, в общем, все, кто раньше обитал в его стокомнатном тереме. Несчастные псы были изгнаны прочь и теперь сидели вокруг, с завистью взирая на своё бывшее жилище.
Князь поднялся, попробовал отряхнуть от грязи сорочицу, но только пуще размазал, плюнул и пошёл к колодцу. Хотел попить, но Нерв так уязвил его бедную челюсть, что желание тут же пропало. Тогда он пошёл помочиться. И вот ведь удача — торчат из земли остатки крыльца, его любимые балясины!
На душе потеплело. Он стянул штаны, пустил струю на дымящиеся ещё обломки. Вокруг было… так хорошо, просторно! Обширное пепелище открыло вдруг прекрасный вид на близлежащий еловый лес, речку… захотелось скинуть грязную сорочицу, побежать, искупаться…