Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4

Собакин Андрей

…Они разошлись — а я еще долго стоял, не понимая, почему на базе не смогли починить универсальную машину, а ведь такая хорошая машина была…

Константин Ситников

Заговор старичья

Рассказ

Затянувшаяся прелюдия

Меня разбудил треск мотоциклов со снятыми глушителями. Он доносился через открытую балконную дверь и сопровождался молодецким гиканьем. Экран на окне спальни был опущен, и я не сразу понял, что уже день. Натянув трусы, я прошлепал босиком в кухню, налил стакан

воды из-под крана и вышел на балкон.

Под отелем размещался магазин готовой одежды, выходивший витриной на улицу, его плоская крыша служила балконом для апартаментов, расположенных под моими. По утрам на него выходила высокая, крепкая старуха в закрытом купальнике и пила кофе по-турецки. У нее были тощие бледные конечности с висящими мешочками кожи, покрытой старческими веснушками. Не знаю, почему я вспомнил о ней.

Вереница бородатых школьников и грудастых школьниц на мотоциклах и мотороллерах медленно, в два потока, двигалась справа налево. Мотоциклы взревывали, рявкали клаксоны. Черные школьные брюки и юбки, серые рубашки и блузки юных киприотов были изрезаны на длинные полосы, развевавшиеся на ветру. Голые ляжки густо исписаны символами свободы. В руках баллоны с раструбами, из которых они расстреливали прохожих густой пеной, похожей на взбитые сливки.

Я стоял на балконе, попивал воду и думал о том, что на острове, должно быть, начались каникулы.

Когда я спустился вниз, администратор за стойкой протянул мне вырванный из блокнота листок. Это был лысый старик в рубашке с короткими рукавами, его обрюзгшие, поросшие серебристой щетиной щеки, тяжеловатый подбородок и нос с мраморными прожилками говорили о скрытности. Помедлив, я взял записку, отошел к стеклянным дверям и прочитал накарябанные рукой администратора английские слова: «Сынок! Почему бы тебе не прогуляться к Соленому озеру сегодня после обеда». Именно так, без вопросительного знака. И подпись внизу: «Мамуля».

Прочитав подпись, я обернулся в сторону администратора. Мне показалось, он ухмыляется. Скорее всего, это был просто старческий тик. Если бы он увидел Мамулю, его бы еще не так перекосило.

Я спрятал записку в карман майки, открыл стеклянную дверь и вышел под арку. Кавалькада школьников, проехала, не оставив после себя ничего, кроме клочьев пены на каменных плитках. Две старухи в черном торопливо прошли в ту сторону, где исчезли мотоциклисты. Я подумал, что в последние дни их стало значительно меньше на улицах города. В стране приняли новый закон о пожилых людях. Им бесплатно предоставлялись земельные участки и жилье за чертой города, на бывших британских колониальных территориях. Кто-то из оппозиции называл это резервациями для стариков. Это все, что я с моим скудным греческим смог почерпнуть из местных новостей.

Я позавтракал в «Ромеос». Старик-повар сказал, что это его последний день в Ларнаке, чемоданы уже собраны.

В одиннадцатом часу утра я отправился на пляж. Мне нужно было убить время. С каждым шагом воздух свежел, появился ветерок, он трепал разноцветные лепестки матерчатых зонтов над ресторанными столиками. Не успел я пересечь Пальмовую аллею, как по дороге за моей спиной снова с треском и гиканьем промчалась кавалькада школьников в развевающихся лохмотьях, только теперь молодые лоботрясы спешили в обратную сторону. Никто не обращал на них внимания.

Позади торговых тентов,

ломящихся от орехов, сухофруктов и сластей из патоки, озабоченные монтировщики возводили странное сооружение, похожее на стапеля для запуска ракеты. Со вчерашнего дня здесь произошли большие перемены. Появились ряды белых пластмассовых креслиц, ориентированных на некий, незримый пока, центр. В крайнем из них сидела девушка топлесс, в белой панаме и темных очках. Она молча убрала ноги, когда я проходил мимо.

Повсюду пестрели плакаты с одним-единственным словом — красным на черном фоне: «Катаклизмос».

Катаклизмов мне только не хватало.

Я спустился к блестящей воде. Солнце поднималось над крышей отеля «Пафос». Все пространство от старинного портового форта до сложенного из крупных булыжников мола было усеяно разложенными лежаками, синими и зелеными, по большей части пустыми. Море было серым и неприветливым. Сырой ветер пронизывал насквозь, и я не удивился, что никто не спешит лезть в воду.

Со стороны мола приближалась спортивным шагом стройная парочка в шортах и майках. Было приятно смотреть на эти молодые, сильные особи человеческой породы, на их мускулистые ляжки и плоские животы. Когда они поравнялись со мной, я увидел, что это пожилая пара. Супруги выглядели просто замечательно для своих семидесяти.

Я повернулся к морю спиной и зашагал обратно. Девушка в темных очках будто того только и ждала. Она достала сигаретку и обратилась ко мне за огоньком. Я дал ей прикурить. Вблизи ее лицо выглядело так, будто ее хорошенько отделали неделю назад.

— Что, так заметно? — обеспокоенно спросила она, прикасаясь пальцами к желтоватым синякам на скуле, и пояснила: — В прошлом месяце я сделала пластику. Коррекция линии подбородка, ничего особенного.

Она подняла стекла своих очков, чтобы я мог видеть ее глаза. Девушке было под сорок, и теперь я не понимал, как мог принять ее ноги за девчоночьи. Она была в шортах, белых носочках и кроссовках, и у нее совсем не было груди, если не считать грудью пару плоских мальчишеских сосков. Ее глаза выглядывали из-под панамы испуганно, как два пойманных мышонка.

— Я давно наблюдаю за вами, — сказала она, стряхивая пепел сигаретки в песок и одновременно облизывая пухлые губы розовым язычком. — Вы из «Элеоноры», верно?

Я сделал неопреденный жест.

— Вы единственный живой человек среди мертвецов, — тоскливо сказала она. — Заходите как-нибудь поболтать. Я остановилась в «Пафосе». В тысяча двадцатом.

Несостоявшееся рандеву

В половине второго я нацепил наплечную кобуру, надел костюм, повязал перед зеркалом галстук под цвет сорочки, побрызгался одеколоном и вышел из номера.

Возле стойки администратора я столкнулся со старухой снизу. У нее были пышные бледно-фиолетовые волосы. Она улыбнулась мне, показав полный рот добротных зубов. Это было так неожиданно, что я растерялся, как если бы мне улыбнулся телеграфный столб. Она была значительно выше и массивней меня, с хорошо развитой грудной клеткой и столь же зачаточной грудью, как у моей новой пляжной знакомой. Ей было лет восемьдесят, но одета она была в высшей степени легкомысленно. На ней были серая майка с красной ниткой и длинная цветастая юбка поверх зеленого купальника, вблизи дряблая кожа рук казалось обожженной, настолько она была веснушчатой.