Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4
Шрифт:
Я повернулся и внимательно поглядел на нее. Она не шутила. Как и мне, ей было не до шуток. Я не задавал вопросов — просто ждал, когда она продолжит.
— Правда, знаю, — повторила она, будто оправдываясь. — Мне один местный мальчик сказал. Он был со мной вчера вечером. — Она глядела на меня с вызовом. — Да, был. И потом рассказал про эту штуку. Ты, наверно, думаешь, это аттракцион? А это никакой не аттракцион. Это экспериментальный излучатель. Стоит его запустить — и все старичье в радиусе ста метров исчезнет. Все, кому за шестьдесят. Раз — и никого нет. Здорово придумано? Этот мальчик, наверно, думал, что мне двадцать…
Я ошарашенно молчал.
Внизу, на Пальмовой аллее, стартовали набитые стариками автобусы, оставляя после себя разбитые стариковские чемоданы, рассыпанное стариковское белье… Нет, оно понятно… Что может быть отвратительнее, чем тайная геронтократия? И не в какой-нибудь там первобытно-общинной Океании, а здесь, в цивилизованной Европе. В руководстве гимназии — старики, в руководстве города — старики, в руководстве страны — старики… Давно лишенные иллюзий и идеалов молодости, снедаемые старческими болячками и страстишками, впавшие в маразм и паранойю…
Я представил себе
Кругом одни молодые, здоровые, полные энергии и сил. И — глупые, наивно-глупые. Люди, лишенные опыта, лишенные прошлого… Может быть, поэтому они так легко дают себя обмануть? А их обманули. Тупо подставили. Потому что никакой это не излучатель против стариков. Помилуйте, какие старики? Последние старики — вот они, спешно покидают город. Через пятнадцать минут в Ларнаке останется одна молодежь. И сегодня она — весело и радостно, под самодовольный рев труб и оптимистичную барабанную дробь — промарширует по Пальмовой аллее в светлое небытие…
Катаклизмос.
Какой красивый, должно быть, этот парад. Светящиеся в темноте палатки с игрушками, сластями, воздушными шариками… тележки с мороженым, попкорном и жареными кукурузными початками… кафешки под открытым звездным небом… И мимо всего этого великолепия — по Пальмовой аллее — стройными рядами с флагами и штандартами в руках… юные барабанщики в белых перчатках… юные морячки в черных фуражках… юные полицейские с полосатыми шнурками вместо галстуков… парни и девушки в народных костюмах… старательно вскидывая голенастые ноги… высоко взмахивая правой рукой… с каждым шагом приближаясь к непонятному, уродливому, тихонько урчащему в темноте устройству… чтобы исчезнуть, раствориться, перестать быть…
Хотел бы я знать, кто придумал эту дьявольскую штуку.
Мы твои послушные птенцы, Мамуля, и мы не задумываясь берем конвертики от неизвестных нам благодетелей. Жизнь давно выбила из нас глупые принципы, и мы многим готовы поступиться. Только вот как научиться подавлять позывы к рвоте, когда становится совсем уж тошно. Вот как сейчас…
Откуда-то издалека ветерок донес короткую барабанную дробь. Последняя репетиция перед парадом. Она вывела меня из оцепенения. Я знал, что делать. Кто бы ни затеял эту грязную игру, я не хочу в ней участвовать. Килограммовый брикет пластита… этого должно хватить… А конвертики… бог с ними, с конвертиками. Остановите такси, Славик, я выхожу.
Ольга Артамонова
Гадкий Барби
Рассказ
«А теперь быстрее крутите пленку, Монтэг! Быстрее! Клик! Пик! Флинк!…»
В ожидании рассвета Максимилиан Барби Кен сидел перед раскрытой коробкой, снятой с платяного шкафа. В коробке среди разного хлама, и поздравительных открыток с чувствительными надписями «Дорогому сыночку от любящих родителей», «С наилучшими пожеланиями от коллег», «Поздравления от внуков ко дню юбилея», лежал большой сверток, завернутый в обложки от старых журналов. Максимилиан развернул его и достал несколько больших тетрадей. На одной, с изображением порхающих сердечек с крылышками, детским неровным почерком было выведено: Днивник, Масимилиан немного помедлил, пытаясь унять стук вдруг запрыгавшего сердца, затем открыл первую страницу и начал читать…
Васьмое синтибря.
Здраствуй, дарагой боженька! Абращается к тебе маленький барби Макси каторого ты наверно помниш. Я абращался к тебе два дня назад. Када меня дразнили мальчишки в школе зато што я очень худой и малинького роста. Они абзывали меня глистой и худышкой каратышкой. Надеюсь ты вспомнил меня! Типерь я хочу расказать тебе о том што случилось сиводня днем. Када мои папа мама и старшая сестра Сиси сматрели теливизор. Они очень любят сматреть разные передачи. Папа любит сматреть передачу Сто бландинок. Маме нравится Тубабуба 3. Сиси абажает Малинькие хитрости для бальших девочек. А мой брат Вили Кен бес ума от Ужастных монстров. Боженька в школе ругают меня и ставят плахие аценки зато што я пишу с ашипками. Я надеюсь што ты миня простиш за это. Сиводня мы сматрели перидачу Барби криминал. Пра то как адни барби делают очень плохо другим барби. Мне не нравится эта передача и када я сматрю вмести с ними я очень растраиваюсь. Мой друк Пуфлес Кен из перваво А тоже смотрит эту перидачу и гаварит што это прикольно! Но я не панимаю чево ему нравится. Сиводня в передаче показывали как адин плахой барби пабил харошую тетю и у ее стало некросивое лицо. Мне стало очень страшно што у ее такое лицо и я заплакал. А мама с папой сказали штобы я перистал реветь патому што я уже бальшой мальчик. И што Сиси и мой брат Вили Кен уже сматрели эту передачу в маем возрасте. Но я никак не мог успакоится и плакал все сильнее. Тогда они начали смиятся и говорить как смешно какой смешной глупый мальчик! Плачет как маленький! Мне стало абидно и я пачуствовал себя очень адиноким. Боженька я часто чуствую себя очень адиноким и мне нескем подилится кроме тибя! Все говорят што я страный и што это прайдет с возрастом. Я очень надеюсь. Патаму што это очень плохо када тибя никто не панимает и ты адин! Я даже иногда думаю, а вдруг я не барби? Вдруг я ктото другой ну пупс или Roller Girls? Они живут далеко, в других Раенах. Про них инагда паказывают передачи по теливизору! Я сказал это маме. Я спросил аткуда мы биремся и кто апридиляет што мы барби? Мама сказала што я плохой мальчишка и позвала папу. Папа сказал што у ево ко мне есть мужской разгавор. Он атвел миня в комнату сестры и стал рассказывать как мы рождаемся. Он долго гаварил мне пра цветы у каторых есть пестик и тычинка. Но я ничево не понял. И еще он гаварил што есть призноки па каторым можно апредилить кто ты! Мы Барби Кены папа Вили и я носим сиреневый с блеской костюм. На шее под беласнежным варатничком у нас всигда завязан галстук бабочка. А ис синий черные волосы пакрыты блистящим лаком. Барби Фей это моя сестра и мама. Они носят розовые платья усыпаные пирламутровыми блесками и бусинами.
Первае опреля
Дорогой боженька, я уже немного падрос и скоро закончу первый клас. Я уже делаю меньше ошипок. Но у меня никак ни получается стать савсем хорошим! Хотя я и очень стараюсь! Севодня мы были на главной площади. Патаму што севодня большой празник. Празник независимасти нашего Раена! Там было много красиво адетых барби и все посдравляли друг друга. Папа с мамой паказали мне страшного лахматого старика в грязном сиренивом костюме и савсем бес бабочки. Он седел рядом с бальшим красивым домом. У каторого было много башинок и бальшие надувные шары на крыше. Папа сказал што это Барби-молельня. Старик все время штото гаворил себе пад нос. Рядом с им были разложины старые вещи. Там была бальшая доска в клетачку, и на ей стояли черные и белые фигурки. Мне очень панравились лошадки, и я хотел их патрогать. Но мама запритила потомушто они старые и грязные. Она сказала што старик это Гадкий Барби. Што он заберает маленьких плахих барби и ест их. Если я буду плохо сибя вести, они атдадут меня ему. Канешно я в это ни поверил. Я ведь уже савсем большой. Но мне всеравно стало страшно. Асобено я испугался ево глаз. Они были черные как пуговки на платьи Сиси. Они сматрели на меня. А патом один глаз закрылся и аткрылся. И Гадкий Барби падмигнул мне. Я спрятался за папу. Все взрослые засмиялись. Када мы отошли от Гадкого Барби я спросил почиму он барби? Разви бывают такии барби? И папа прикратил смиятся и стал очень серйозным. Он сказал што Гадкий Барби атребье и пазор всем барби. Што если бы была ево воля он бы с им живо расправился, и што он бы ево… Но мама ни дала папе сказать што бы он ево. Она сказала што хватит и бес ево разбирутся. И што он всюду лезет как затычка в бочку. А от этого только сплашные неприятнасти. А папа сказал што иза таких как она наш Раен полон всякой нечисти. И што они с барбишисами даберутся до ево. Мама взяла меня заруку и мы пошли домой. Дома папа с мамой громко кричали друг надруга и абзывались плохими словами. Но я ни периживаю они часто сорятся. Я все думаю об этом Гадком Барби. Пачему он такой страшный и гадкий? А вдруг он и вправду забирет меня? Я ведь пака еще ни очень хороший барби! Боженька ни дай иму это сделать!
Третие синтября
Здраствуй мой дарагой боженька! Это снова я Макси! Как ты поживаеш? Надеюсь што хорошо! Я поправился вырас и вытянулся за лето, так говорят все взрослые. Спасибо тебе боженька, я думаю што теперь меня больше ни будут дразнить «худышкой-каратышкой». Но я хочу расказать тебе о том што со мной случилось! Я видел море!!! Сиси и мой брат Вили давно гаварили мне што мы поедем на море. Патамушто наш папа участвовал в перидаче «Крутые барби» и выграл. Я был очень горд за папу, што он самый крутой! Сначала мы ехали на желтой такси по нашему Раену, штобы доехать до аткрытого подземнаго хода. Такси очень сильно рычала тряслась, и все время астанавливалась, патамуш-то глохла. Патом мы спустились внис, и было савсем ничево не видно, и мне стало страшно. А патом мы вышли из хода и пришли на кзал. И долго ехали на бальшом поезде. Было очинь тесно и жарко, и я очинь устал и плакал. Дарагой боженька я ведь ни знал тада што такое море и поэтаму капризничал. Канешно я видел море па теливизору, но я ни притствлял и ни думал што оно такое! Ласковое, празрачное, теплое и нежное как руки мамы, када она гладит па голове, или поет песенку. Море это как колыбельная песенка на ночь! А еще оно похоже на мяхкую и теплую пастельку в нашей с братом комнате. А када папа отнес меня в море на руках, я всетаки немного испугался. Такое оно было большое и живое. Море стало весело играть со мной. Качать, бросать и падхватывать меня, словно мой лучьший друг. А ведь у меня нет лучьшего друга, кроме тебя конешно и теперь… моря. Боженька я надеюсь, ты ни обидится на меня за это!
Мы были на море целый день. Родители взяли ссобой еду. Но мне совсем ни хотелось есть, а только быть вместе с моим другом морем. Када наступил вечер, небо стало розовым, а потом сиренивым. Море тоже стало розовым и сиренивым, а в небе за облаком я увидил блистящий месяц. Это было так красиво, как нарисовано у меня на картинке в журнале Милый барби. Только я никода ни думал што так может быть понастоящему. Патом включили очень громкую музыку и мне стало нипосебе. Патаму што музыка мишала морю. У моря тоже была музыка, но только очень тихая и нежная. Я сказал што музыка мишает морю, но все только засмиялись. Патом мама стала ругать меня што я ничего ни ем. А я ни мог есть, потому што море было очень красивое. Папа сказал штобы я бросил свои глупости, ни придуривался, и был как все! Мама сказала што я ничего ни ел целый день. Она стала насильно меня кормить, но меня сташнило. И тогда все закричали што я гадкий мальчишка и испортил красиваю скатерть. Они сказали што больше ни возьмут меня на море. Потому што я ничего ни понимаю и все порчу. Милый, боженька я ни хочу все портить. Я ни хочу огорчать папу и маму. Я хочу быть как все. Но у меня ни получается. Пачему, пачему я нитакой как все? Как мне быть? Памаги мне пожалуйста!..