Поле бесчестья
Шрифт:
– Быстро устаете, миледи? – заметил он, с шутливым укором покачав головой. – Сейчас всего десять часов.
– Во всяком случае я пока не зевала при просителях, – с ухмылкой отозвалась Хонор.
– Верно, миледи. Пока.
Она показала ему язык, и Клинкскейлс рассмеялся. Еще недавно, при всем уважении к этому человеку и высокой оценке его деловых качеств, она и не подозревала, что они сделаются настоящими друзьями. Однако, проведя несколько недель бок о бок в напряженной работе, они стали относиться друг к другу не только с почтением, но и с теплотой.
Если такое сближение удивляло ее, то его должно было удивлять еще больше. Ведь этот человек стал регентом ее лена, оставив пост министра безопасности – что могло быть истолковано как понижение. Да и могла ли радовать старика перспектива
Однако создавалось впечатление, что все это никоим образом не распространялось лично на Хонор. Нет, регент ни на миг не забывал о ее принадлежности к прекрасному полу и всегда проявлял избыточную галантность, диктовавшуюся здешними традициями, однако при этом ухитрялся обращаться с ней столь же почтительно, как и с любым другим землевладельцем. Поначалу почтение казалось ей не лишенным иронии, но она ошибалась. Со временем она поняла, что Говард признал за ней право на высокий сан без каких-либо скрытых оговорок.
Многое в ее деятельности он воспринимал с одобрением и со временем стал держаться с ней наедине свободно и дружелюбно. Пожалуй, даже слишком свободно для человека, известного консервативными взглядами.
Взглянув на настольный хронометр и убедившись, что следующий проситель явится на прием лишь через несколько минут, она развернула кресло, чтобы оказаться лицом к управляющему, и сказала:
– Говард, вы не против, если я спрошу вас о чем-то личном?
– Конечно, нет, миледи, – с улыбкой отозвался он. – Другое дело, если вопрос покажется мне слишком уж личным, я могу предпочесть оставить его без ответа.
– Это ваше право, – согласилась Хонор. Она помолчала, пытаясь поудачнее сформулировать свой вопрос, но потом решила, что, имея дело со столь прямодушным человеком, лучше обойтись без обиняков. – Я тут задумалась о том, как хорошо идет у нас совместная работа. Совершенно ясно, что мне сейчас не обойтись без ваших советов. Я учусь и, надеюсь, учусь успешно, однако пока все это для меня слишком ново. Без вашего руководства я наверняка многое бы испортила, а так у меня почти все получается. Я искренне благодарна вам за помощь, однако прекрасно вижу, что вы делаете гораздо больше, чем требует от вас присяга регента, и, признаюсь, нахожу это несколько странным. Мне ведь известно, что вы не одобряете некоторые из нововведений Протектора, который, по-моему, не так уж и ошибся, назвав меня символом этих новшеств. Вы могли бы существенно осложнить мое положение, не саботируя работу, а просто выполняя только то, что положено, и предоставляя мне самой набивать шишки. Ни я, ни кто-либо другой не смогли бы ни в чем вас упрекнуть. Так почему же вы так поступили?
– Потому что вы мой землевладелец, миледи.
– И это единственная причина?
– Это достаточная причина.
Клинкскейлс поджал губы, вертя на пальцах уменьшенную серебряную копию золотого ключа, которую он носил на шее, потом тряхнул головой и продолжил:
– Правда, не могу не признаться, что на меня повлияло и ваше отношение к своим обязанностям. Учитывая обстоятельства, вы вполне могли бы удовлетвориться ролью номинального правителя – однако вместо этого вы работаете по десять, а то и двенадцать часов в сутки, стремясь стать настоящим землевладельцем. Я уважаю такой подход к делу.
– Даже в женщине? – тихо спросила Хонор. Встретившись с ней взглядом, старик предостерегающе поднял руку.
– Страшно подумать, миледи, каков был бы ваш гнев, скажи я «особенно в женщине», – шутливо сказал он.
Хонор непроизвольно рассмеялась. Говард тоже улыбнулся, однако тут же вздохнул, откинулся в кресле, сложил руки на животе и заговорил вполне серьезно.
– С другой стороны, миледи, смысл вашего вопроса мне вполне понятен. Я никогда не скрывал своих убеждений ни от Протектора, ни от кого бы то ни было, включая вас, леди Харрингтон, и могу сказать, что по-прежнему нахожу проводимые преобразования несколько… поспешными. Что не может не вызывать беспокойство. Наши традиции служили нам столетиями. Возможно, они далеки от совершенства, но, так или иначе, следуя им, мы выжили, а для такого мира, в каком нам приходится существовать, это немало. Более того, я склонен предположить, что большую часть нашего народа, включая женщин, старые обычаи вполне устраивали. Уж меня во всяком случае точно. Правда, на мою позицию мог слегка повлиять тот факт, что я мужчина.
Хонор слегка подняла бровь, и он хмыкнул.
– Миледи, я отнюдь не слеп и прекрасно сознаю, что нахожусь в привилегированном положении, однако не склонен думать, что это обесценивает мое суждение. Точно так же я не вижу причин, по которым каждый мир в галактике должен копировать чужие социальные модели, возможно совершенно для него непригодные. Ну и, наконец, чтобы быть до конца откровенным, добавлю, что сильно сомневаюсь в готовности наших женщин оправдать надежды, возлагаемые на них Протектором. Оставив в стороне вопрос о природных способностях, не могу не признать, что совместная работа с вами позволила мне взглянуть на эту проблему несколько иначе, – но у них просто отсутствует необходимая подготовка. Подозреваю, что многих из них ваши нововведения отнюдь не осчастливят. Одна мысль о том, как скажутся эти новшества на нашей семейной жизни, заставляет меня содрогаться. Да и Церкви нашей придется туго. В общем, мне довольно трудно отбросить опыт и убеждения всей жизни и начать думать иначе только потому, что мне так велят.
Хонор медленно склонила голову. При первом знакомстве Говард Клинкскейлс показался ей чуть ли не динозавром, и, возможно, это впечатление было не слишком ошибочным. Однако в его высказываниях не было ни оголтелого неприятия новизны, ни бездумной апологетики прошлого. Он был консерватором, а вовсе не тупым ретроградом, каким показался поначалу.
– Однако, – продолжал между тем Клинкскейлс, – вне зависимости от моего согласия или несогласия с действиями Бенджамина он мой Протектор, да и большинство землевладельцев в той или иной мере его поддерживают… – Он пожал плечами. – Возможно, мои сомнения окажутся беспочвенными, и новая система будет способна работать. Не исключено, что она будет работать еще лучше, если таким, как я, удастся смягчить последствия этих стремительных изменений. Так или иначе, я сделаю все возможное, чтобы сберечь все лучшее в нашем традиционном наследии, однако присягу, данную Протектору – и вам, миледи, – я воспринимаю вполне серьезно.
Он умолк, однако Хонор, почувствовав какую-то недосказанность, не проронила ни слова. Последовало несколько секунд тишины, а когда она затянулась, старик прокашлялся.
– И еще одно, миледи: вы не уроженка Грейсона. Вы обладаете всей полнотой прав и стали одной из нас даже в глазах тех, кто не приемлет происходящих перемен. Однако вы ведете себя и думаете совсем не так, как женщина с Грейсона. Назвав вас «символом», Протектор в известном смысле был прав, ибо вы есть живое и зримое доказательство того, что женщины могут – и в других мирах это достигнуто на практике – ни в чем не уступать мужчинам. Сначала я готов был вас за это возненавидеть, но потом понял, что нелепо ненавидеть воду за то, что она мокрая. Вы, миледи, таковы, как вы есть. Возможно, когда-нибудь – не исключено, скорее, чем кажется такому старому ретрограду, как я, – женщины Грейсона смогут сравняться с вами. Но в любом случае мне не доводилось встречать мужчину, превосходящего вас усердием в трудах и верностью долгу. Сами посудите, может ли при таких обстоятельствах старомодный шовинист уступить вам в том, что искони считалось у нас качествами, характерными для мужчин. Ну и наконец, – он пожал плечами и несколько смущенно улыбнулся, – вы мне нравитесь, миледи.
Это признание прозвучало так, словно удивляло и его самого. Хонор покачала головой.
– Знаете, мне бы очень хотелось перестать чувствовать себя рыбой, вытащенной из воды. Постоянно приходится напоминать себе, что я не в Звездном Королевстве. Грейсонский этикет сбивает меня с толку. Свыкнуться с мыслью о том, что я теперь правитель, очень непросто, а осуществлять правление на практике еще труднее.
Пожалуй, это признание стало для нее такой же неожиданностью, как предыдущее – для ее собеседника. В ответ он просто улыбнулся.