Полибий и его герои

Бобровникова Татьяна Андреевна

Как бы то ни было, ограбленные жители Оропа немедленно понеслись в Рим жаловаться на обиду. Римляне поручили третейский суд гражданам Сикиона. А те присудили афинян заплатить ограбленным 500 талантов. Афиняне всполошились. Сумма была слишком уж капитальная. Они прибегли к экстренным мерам. Именно тогда они и снарядили в Рим трех лучших философов мира. Но когда Карнеад, к восторгу сенаторов, целый день до небес превозносил справедливость, а назавтра опроверг все свои доводы и смешал справедливость с грязью, римляне старого поколения были шокированы. Этим воспользовался Катон. Философов попросили немедля уехать и перенести свои слишком уж ученые проповеди в какое-нибудь другое место.

Впрочем, цели своей философское посольство достигло. Римляне снизили пеню до 100 талантов. На том и порешили, и все довольные разошлись по домам. Но тут оказалось, что афиняне не собираются платить и 100 талантов. Что произошло дальше, не вполне ясно. Единственный

наш источник, Павсаний, говорит, что афиняне и жители Оропа пришли к полюбовному соглашению, результат которого был однако несколько неожиданным: в Оропе оказался афинский гарнизон, а в Афинах — заложники из Оропа. Вскоре выяснилось, что граждане Оропа страшно хотят избавиться от этого полюбовного соглашения, что оно для них, как петля на шее. Поскольку римляне передали их дело Сикиону, городу Ахейского союза, они обратились к ахейцам и стали умолять спасти их (150 г.). Но ахейцы были в дружбе с афинянами и не пожелали мешаться в это дело. Тогда доведенные до отчаяния оропцы посулили взятку в 10 талантов тогдашнему стратегу Меналкиду. Меналкид был спартанец: первый и единственный из соотечественников, достигший высших должностей в союзе. Это была весьма скользкая личность; несколько лет назад он даже сидел в тюрьме в Египте за свои темные денежные аферы (Polyb. XXX, 17, 2).

Меналкид нашел довод убедительным и решил помочь. Но он не пользовался особым авторитетом в союзе, ему не удалось подвигнуть ахейцев на войну, и он решил привлечь на свою сторону Калликрата. Меналкид обещал ему половину взятки. Вдвоем они сдвинули ахейцев с места, и те собрались в поход. Но узнав об этом, афиняне «со всей поспешностью явились в Ороп, ограбили все, что осталось от прежнего грабежа, и вывели свой гарнизон. Ахейцы опоздали…» (Paus. VII, 11). Жители Оропа, таким образом, не получили ровно никакой помощи от Меналкида, но стратег, верный договору, потребовал с них деньги^{126}. «Но когда взятка оказалась у него, ему жаль стало поделиться с Калликратом». Он тянул, придумывал всевозможные предлоги, а когда, наконец, его фантазия истощилась, прямо объявил, что Калликрату денег не видать.

«Верно сказано, — замечает Павсаний, — что есть огонь жгучей другого огня, волк лютее других волков и коршун быстрее других коршунов, если Меналкид превзошел в предательстве Калликрата, самого подлого из существовавших тогда людей». Калликрат был оскорблен до глубины души, он рвал и метал и хотел стереть Меналкида с лица земли. Он сейчас же обвинил его в измене родине, в том, что он задумал отторгнуть Спарту от союза. Меналкид перепугался не на шутку, но денег не отдал. Вместо того он дал 3 таланта выбранному на следующий, 149 г., стратегом Диэю из Мегалополя (читатель скоро хорошо с ним познакомится). «Побуждаемый этой взяткой, Диэй энергично содействовал спасению Меналкида» (Paus. VII, 12). В результате все ахейские лидеры были на ножах.

Но пока ахейские вожди вцепились во взятку и тянули ее каждый к себе, как стая шакалов, которые с визгом и тявканьем вырывают друг у друга большую кость, на Балканах назрели две новые страшные беды.

И первая зародилась в Македонии. Как помнит читатель, после поражения Персея страна была разделена на четыре независимые республики. Полибий считает, что македонцам жилось много лучше, чем при царях. В каком-то смысле он прав. Но он недооценил одного: национальных чувств народа. Ведь именно македонцы под водительством Александра завоевали мир. Еще так недавно Македония была величайшей страной под солнцем, стремилась вернуть мировое господство, перед ней трепетало все вплоть до отдаленных стран, и вдруг сейчас она превратилась в четыре крохотные лоскутные республики, пусть сытые, пусть процветающие, но ничтожные. Рано или поздно должна была проснуться тоска по былому великолепию. К тому же народ совершенно не привык к демократии и испокон веков слепо повиновался царям. У них начались распри и усобицы (XXXI, 12, 12). Их всегдашний покровитель Эмилий Павел умер. Недавно они звали к себе Публия Сципиона, чтобы он помог им разобраться в их делах и навел порядок.

В 149 г. появился некий авантюрист Андриск, который выдавал себя за Филиппа, сына Персея, законного наследника македонского престола. И македонцы валом повалили под знамена этого «свалившегося с неба Филиппа», как называет его Полибий (XXXVII, 2, 2). Восстание охватило всю страну. Римляне отправили туда войско. Но, как всегда бывало, вначале они терпели поражение за поражением. Это вселило самоуверенность в дерзкого самозванца. В 148 г. в Македонию прибыл с двумя легионами Квинт Метелл, сын того самого Метелла, который некогда разбирал в Темпейской долине тяжбы греков с Филиппом. Был он человек твердый, принципиальный и очень искусный полководец. И все было кончено для Андриска. То была

уже Четвертая Македонская война, и Рим решил положить этому конец. Македония потеряла независимость и была превращена в римскую провинцию, управляемую ежегодно сменяемыми магистратами. Однако законы Эмилия Павла и конституции, написанные им для отдельных общин, продолжали действовать. Сохранились и четыре республики и вся система управления. Дань увеличена не была^{127}. Метелл долго оставался в стране для устройства тамошних дел.

Вторая беда возникла в самой Греции. На теле Пелопоннеса вырос и созрел огромный фурункул, который грозил заразой и гибелью всему полуострову. Гнойником этим была Спарта. Все эти годы спартанцы втайне ненавидели ахейцев и страстно мечтали о свободе. И вот сейчас, видя свару между лидерами союза, видя разброд и шатание, они решили, что пробил их час. Во главе движения встал наш знакомец Меналкид.

Сначала спартанцы стали просить римлян, чтобы спорные вопросы решали они, а не ахейцы. Но римляне слишком хорошо помнили, как печально кончались все их попытки вмешаться в дела Спарты. Сенат отвечал, что по закону все решает Ахейский союз, он только не имеет права казнить спартанца. Но дело этим не кончилось. Распря быстро разрасталась. И вскоре мы уже видим ахейцев, которые отправились в поход против Спарты. Предводительствовал ими Диэй, так недавно получивший от Меналкида 3 таланта. Силы были слишком неравны. Спартанцев без труда разбили. Казалось, время повернуло вспять и воскресли времена Филопемена. Снова спартанцы униженно умоляли о жизни, и снова от них потребовали казни виновных. Диэй послал им список, включавший имена первых граждан Спарты, хотя это было вопиющее нарушение: еще давно римляне постановили и вот совсем недавно подтвердили, что ахейцы не могут приговаривать к смерти спартанцев (Polyb, XXIII, 4, 7–15; Paus. VII, 12, 4) [84] . Но Диэй стоял на почве закона: он просто подошел с войском к Спарте и просил их самих добровольно обречь на смерть своих граждан. Старейшины уговорили несчастных подчиниться горькой необходимости и пожертвовать собой ради Спарты, тем более, прибавляли они, что римляне, конечно же, спасут их. Они бежали из города, их заочно приговорили к смерти.

84

Впрочем, они и раньше не очень-то считались с этим запрещением. Известно, что в 171 г. они приговорили к смерти спартанца царского рода, Леонида (Liv. XLII, 51, 8).

После этого ахейцы отправили в Рим посольство, чтобы растолковать римлянам всю правильность и гуманность своего поведения. Послами были Диэй и Калликрат. «Я не знаю, — говорит Павсаний об этом последнем, — приди он в Рим, принес ли бы он пользу ахейцам или был бы для них началом еще больших бед» (Paus. VII, 12). Но этот великий политик не дошел до Рима и умер дорогой. Он так и не дожил до возвращения Полибия и его друзей, на которых донес когда-то (150 г.). Итак, в Рим прибыл один Диэй. Его ввели в сенат, и что же?! Первый, кого он увидел там, был Меналкид! Оба достойных мужа пришли в неистовство и с остервенением накинулись друг на друга. «Они наговорили много непристойного, так что слушать их было совсем нехорошо». Римляне, наконец, заявили, что ровно ничего не понимают, но пришлют уполномоченных разобрать их спор.

Вернувшись домой, Диэй объявил ахейцам, что римляне отдали спартанцев в полную их власть, а Меналкид радостно возвестил спартанцам, что римляне даруют им полную свободу от ахейцев (Paus. VII, 12). Эта ложь принесла скорые плоды. Не прошло и нескольких месяцев, как оба народа опять накинулись друг на друга. Тщетно Метелл, все еще бывший в Македонии, слал им посольство за посольством, призывая ахейцев не терзать Спарту и ждать римских уполномоченных. «Ахейцы остались глухи к их убеждениям». Кончилось тем, что спартанцы были разбиты. Меналкид выпил яд. «Таков был конец Меналкида, который высказал себя самым бесталанным полководцем»^{128} (Paus. VII, 13).

А между тем обещанных уполномоченных из Рима все не было. Причина задержки их ясна. Греки выбрали самое неблагоприятное время для своих жалоб. Был конец 148 г., когда консул под Карфагеном терпел поражение за поражением. Все мысли римлян были в Африке, и они никак не могли заставить себя вникнуть в очередную ссору двух крохотных Пелопоннесских государств. Настало лето. И вот когда Полибий и Сципион отплыли в Африку, наконец в Коринф прибыло долгожданное римское посольство во главе с Аврелием Орестом (147 г.). Когда собрались ахейские представители, Аврелий сказал, что римлянам кажется справедливым совсем освободить от власти ахейцев Спарту, кроме того Гераклею у Эты, Аргос, Коринф и Орхомен.