Полибий и его герои
Шрифт:
В этом доме, казалось, обитал какой-то веселый домовой: здесь всегда бывало интересно и весело. Гости шутили, смеялись, поддразнивали друг друга. Все они писали стихи и сочиняли пародии. Люцилий, который вечно был влюблен, как и положено поэту, читал стихи то о какой-то Гимниде со знойным лицом, поющей чарующие песни (Н., 80–81), то о некой даме, кажется, булочнице, с которой он пил из одной чаши и, по его выражению, «соединял губы с ее губками» (VIII, 1), то о какой-то девушке, которую он рисует совершенно прелестным существом, «ибо она грациозна, резва, ибо у нее чистое сердце, ибо она похожа на ребенка» (VIII, 6). Когда же один из друзей ушел на войну, он посылал приятелям чуть ли не ежедневные отчеты о своих великих подвигах в стихах,
Сципион по-прежнему обожал шумные детские игры. Один почтенный человек был даже порядком смущен таким странным поведением столь знаменитого лица. Он говорил потом, что ему просто неловко рассказывать, как дурачились Сципион с Лелием (Cic. De or. II, 22).
Сципион по-прежнему поэтически любил природу, совершал долгие прогулки с собаками, увлекался охотой и спортом. Из города он всегда вырывался, как из тюрьмы. Рассказывают, что он и Гай Лелий веселились тогда, как дети, которых отпустили с уроков. Они играли на берегу моря и часами собирали красивые камушки и раковины (Ibid).
Сохранился забавный рассказ, который показывает обстановку в его доме.
Он был на вилле в Ланувии вместе с одним из своих бесчисленных друзей, каким-то Понтием. В то время одному из местных рыбаков, тоже его большому приятелю, посчастливилось поймать рыбу, которая встречалась в Италии редко и считалась очень дорогим деликатесом. Рыбак подарил ее Сципиону. Дело было утром. И вот, по обычаю, соседи и клиенты начали приходить, чтобы приветствовать Сципиона. А тот стал приглашать их на обед одного за другим, показывая только что полученный подарок. Понтий, который в душе мечтал полакомиться, с тревогой за ним наблюдал. Наконец, убедившись, что Сципион собирается пригласить всю округу, он наклонился к нему и прошептал на ухо:
— Что ты делаешь? Ведь рыба всего одна! (Macrob. Sat. III, 16, 3–4).
После консулата и цензуры Сципион вдруг сорвался и решил объехать мир, «чтобы…
Посмотреть на беззаконные и справедливые дела человеческие [70] ,…поглядеть на города, народы и на царей» (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min. 13).
Сципион терпеть не мог помпы и величественных церемоний. Он отправился как частный человек всего с несколькими друзьями, среди которых были Полибий и Панетий. Все иноземные цари с изумлением рассказывали, что этот знаменитейший римлянин одет совсем просто и его не сопровождает блестящая свита.
70
Строка из «Одиссеи» (прозаический перевод) (XVII, 487).
Первой страной, которую посетил Сципион, был Египет. Эта древняя колыбель цивилизации представляла тогда довольно плачевное зрелище. Там была полная неразбериха, каждый новый Птолемей был хуже предыдущего, а царствовавший в то время Птолемей VII Эвергет был чуть ли не самым худшим (Strab. XVII, 1, 8). Подданные называли его просто Фискон — Пузан. О нем рассказывали совершенно удивительные вещи. Он умудрился поразить даже своих привыкших ко всему подданных. Александрийцы часто восставали, и он «отдал народ в жертву солдатам и истреблял его» (Полибий). «Иноземным наемникам была дана свобода убивать, повсюду ежедневно струились потоки крови» (Юстин). Множество народу бежало и пряталось, так что Полибию казалось, что почти все эллины уже истреблены (Justin. XXXVIII, 8; Polyb. XXXIV, 14, 6). Но самый «замечательный»
Римляне, разумеется, слышали рассказы о Фисконе, больше похожие на страшные сказки, и гадали, каков он, этот легендарный преступник. В александрийский порт корабль вошел днем, в самую жару. Но путешественники, стоявшие на палубе, с удивлением увидали огромную толпу, которая несмотря на зной теснилась на берегу. Пока они думали, что это может означать, люди на пристани их заметили. Они подняли невообразимый шум. Все кричали, проталкивались вперед и громко спрашивали друг у друга:
— Который из них Сципион?
Оказывается, все они пришли на него взглянуть. На пристани римляне увидали и царя. С любопытством они уставились на этого знаменитого изверга и монстра. Внешность Птолемея была действительно примечательной. «Лицом он был безобразен, низок ростом, ожиревший живот делал его похожим не на человека, а на животное». Но больше всего удивил римлян его наряд. На нем была совершенно прозрачная одежда, «как будто он задался целью искусно выставлять на показ то, что скромный человек стремится обычно тщательно прикрыть» (Justin. XXXVIII, 8–10). Сципион и его друзья переглянулись, и уголки их губ задергались: они еле удерживались, чтобы не расхохотаться.
Корабль подошел к берегу. Публий спустился и своим обычным легким, быстрым шагом пошел вперед, накинув на голову край плаща — солнце палило немилосердно. Александрийцы бежали за ним, громко вопя:
— Сципион! Сципион! Открой лицо!
Публий откинул плащ. Его вид привел толпу в восхищение. Она неистово зааплодировала (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min. 13).
Птолемей приблизился к римлянам со слащавой угодливостью. Но Сципион продолжал идти вперед все тем же быстрым шагом. Толстый царь устремился за ним. То была поистине захватывающая сцена. Впереди шел Публий. За ним с восторженными воплями неслись александрийцы, а шествие замыкал сам Птолемей. Весь красный, обливаясь потом, пыхтя и отдуваясь, он трусил вперед, тщетно пытаясь догнать своего знаменитого гостя к невыразимому наслаждению своих подданных. Сципион наклонился к Панетию, который шел рядом, и тихо сказал ему:
— Александрийцы все-таки получили некоторую пользу от нашего визита: благодаря нам они увидали, как их царь прогуливается (Ibid.).
Но на этом не кончилось. Публию было как будто мало, что он чуть не довел своего хозяина до инфаркта. Пузан от природы был трус. Его гость был частным человеком, не имел ровно никаких полномочий, казалось бы, царь мог вести себя с большим достоинством. Так нет же! Этот деспот, столь страшный для своих подданных, всячески лисил, подлизывался и пресмыкался перед Сципионом, надеясь снискать его расположение. Но как раз это-то и подзадоривало насмешливого римлянина, ему казалось доставляло удовольствие изобретать все новые способы, чтобы помучить бедного царя. «Насколько кровожадным казался он согражданам, настолько смешным римлянам» (Justin. XXXVIII, 8–10).
Дворец Птолемеев и всегда-то блистал великолепием, сейчас же предприняты были поистине грандиозные приготовления. Стены и полы сверкали золотом, всюду курились ароматы, тысячи слуг являлись по первому знаку, словно в восточной сказке. А когда гости садились за стол, тут уж чудесам не было конца. Недаром александрийские повара считались лучшими в мире! Словом, делалось все, чтобы ослепить знаменитого римлянина роскошью. Но все усилия пропали даром. Сципион всем видом показывал полное равнодушие. Скучающим взглядом скользил он по золотому интерьеру; садясь за роскошный стол, клал себе на тарелку только немного овощей. И все в таком роде (Diod. XXXIII, 18).