Полицейский-апаш
Шрифт:
Если бы кто-нибудь из гостей сейчас украдкой взглянул в лицо этой величественной женщине, он был бы поражён, увидев, каким трагическим огнём скорби и презрения горели её прекрасные глаза, когда она смотрела на беззаботно веселящуюся публику ресторана. Однако сама эрцгерцогиня была скрыта от посторонних взоров. Она сидела ближе к краю веранды, в густой тени листвы, и у неё, безусловно, были свои основания, чтобы предпочесть это укромное место. Не желая быть замеченной, эрцгерцогиня потушила стоявшую рядом с ней электрическую лампу и осталась в полной темноте. Чтобы наблюдать вокруг,
Она уже собиралась уходить, но вдруг, словно поражённая необычайным зрелищем, на секунду привстала на стуле и снова испуганно отпрянула в тень. Между столиками, раскланиваясь направо и налево, шёл высокий, стройный, безупречно одетый человек. Его имя передавалось из уст в уста, его повторяли все присутствующие, одни с уважением и восхищением, другие с оттенком иронии:
— А вот и Том Боб! Где же вы были? Неужели допоздна охотились за этим ужасным Фантомасом?
Это неожиданное напоминание, словно набежавшее облако, на секунду омрачило весёлые лица приглашённых, а эрцгерцогиня Александра, великолепная леди Белсом, затрепетала, услышав громко произнесённое кем-то имя своего любовника. Однако вскоре беззаботное настроение вернулось ко всем присутствующим, среди которых находилось немало знаменитостей из мира дипломатии, промышленности и финансов.
— В чём дело, моя дорогая? Неужели вам грустно? — говорила высокая эксцентричная дама своей соседке по столу, русской княгине, замешанной в какую-то чрезвычайно интересную и скандальную историю.
Соня Дамидова, к которой был обращён этот вопрос, улыбнулась и покачала головой.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь! Мне не грустно… Просто я думаю…
— О чём же?
За соседним столиком сидело несколько высокопоставленных сотрудников посольства, и в их числе богатый и знатный англичанин г-н Аскотт. Услышав разговор дам, он в свою очередь обратился к изящной Соне Дамидовой.
— Княгиня, сжальтесь над нами. Мы не можем видеть вас грустной и озабоченной в такой прекрасный вечер!
Соня Дамидова насмешливо взглянула на англичанина.
— Если вам, сударь, кажется, что мне грустно, то попытайтесь развеселить меня, — произнесла она с лёгким оттенком раздражения. — Впрочем, не думаю, что это вам удастся.
— Почему же нам не попробовать? — не унимался Аскотт. — Скажите только, что вам доставит удовольствие? Ваше желание для нас закон, и по улыбке моего друга Тома Боба — а полицейские, заметьте, улыбаются крайне редко — я чувствую, что, ради исполнения малейшей вашей прихоти, он готов на всё. И если лично мне не удастся вас развеселить, то лишь потому, что в его присутствии мои средства сильно ограничены.
Соня Дамидова хотела что-то ответить, но её подруга опередила её.
— Господа, — сказала она, — я думаю, Соня не обидится, если я открою вам причину её печали. Да, она богата, красива, умна, все восхищаются ею, но… бедняжке скучно! О, не подумайте, господа, что ваше общество ей неприятно. Наоборот! Но она мечтает о великой любви, такой возвышенной и прекрасной, какой, наверное, и нет на свете. Вот почему наша дорогая Соня грустит!
Княгиня замахала ручкой.
— Умоляю вас, господа, не слушайте её! Я совсем не такая… романтичная…
Все весело засмеялись над этой неумелой попыткой оправдаться.
Заиграла прелестная неаполитанская мелодия. Гости слушали её, затаив дыхание, и лишь один Том Боб не обращал, казалось, ни малейшего внимания на музыку.
Было около двух часов ночи, ужин уже давно закончился, и мужчины закурили ароматные крепкие сигары. Том Боб поднялся с места и, подойдя к Соне Дамидовой, облокотился на спинку её стула.
— Княгиня, почему вы оправдываетесь в том, что ищете необычную и потому куда более реальную любовь, чем та, к которой привыкли все эти скучные люди? Ведь это значит только то, что у вас больше чувства и больше фантазии, чем у них.
Прекрасные глаза Сони Дамидовой отблагодарили Тома Боба чудесным тёплым взглядом.
— Сударь, я не ожидала от вас этих слов, — медленно произнесла она. — Значит, вы верите в любовь?
— О да, сударыня, тем более что сегодня вечером я с грустью заметил рождение двух чувств: одно из них лишь притворяется любовью, а другое… другое — самая настоящая, искренняя и преданная любовь.
— Так почему же с грустью, сударь?
— Потому что я боюсь, что одно из этих чувств останется тщетным.
Соня Дамидова секунду колебалась, не зная, что сказать. Наконец, она обернулась и смерила Тома Боба тем холодным, надменным взглядом, который всегда наготове у женщин.
— Что вы хотите сказать, сударь? Вы нарочно говорите загадками? Возможно, вы владеете французским лучше, чем я, и мне не всё понятно?
Том Боб оглянулся вокруг и убедился, что никто не подслушивает их разговор. На смену неаполитанским певцам пришла весёлая кадриль, и все с удовольствием следили за танцорами.
Том Боб, опьянённый теплом этой призрачной ночи и волнующим присутствием прекрасной молодой женщины, которая удостаивала его своей симпатией, решил сжечь мосты.
— Мне странно, что вы не понимаете меня, сударыня. Неужели вы не заметили того внимания, которое оказывает вам наш общий друг г-н Аскотт? О нет, не отрицайте этого! Сегодня, как, впрочем, и во все остальные дни, он предпринимает невероятные усилия, чтобы быть вам приятным.
В словах Тома Боба звучала лёгкая ирония, и Соня Дамидова была слишком умна, чтобы этого не почувствовать.
— А вы уверены, что его усилия увенчались успехом? — лукаво спросила она.
— О нет, сударыня, я не уверен, но я… надеюсь…
Это единственное слово, безусловно, означало больше, чем самое торжественное признание в любви. Зная, что от женщины никогда не надо требовать немедленного ответа, Том Боб почтительно удалился.
— Я попрошу вашего шофёра, чтобы он подавал машину, — сказал он.
И действительно, все начали понемногу подниматься со своих мест. В воздухе уже веяло предутренней прохладой, пора было возвращаться в Париж. Гости прощались друг с другом и рассаживались в своих великолепных экипажах и сверкающих автомобилях. Им предстояло вместе проделать путь до Порт-Дофин, а там окончательно расстаться и разъехаться в разные стороны.