Полина Виардо. Последняя волшебница
Шрифт:
Ищут, ищут во всех углах, — крысы нет. Напрасны все старания; наконец, Вероника догадывается выдвинуть совсем маленький ящичек… в воздух быстро мелькает длинный серый хвост, — хитрая плутовка забилась туда! Она соскакивает с быстротой молнии, — ей хотят нанести удар, — она снова исчезает. На этот раз поиски продолжаются полчаса, — ничего! И заметьте, что в кухне очень мало мебели.
Утомившись войной, мы удаляемся и снова садимся за вист. Но вот входит Вероника, неся щипцами труп своего врага. Вообразите себе, куда спряталась крыса! В кухне на столе стоял стул, а на этом стуле лежало платье Вероники, — крыса забралась в один из его рукавов. Заметьте, что я трогал это платье четыре или пять раз во время наших поисков. Не восхищаетесь ли вы присутствием духа, быстротой глаза, энергией характера этого маленького животного? Человек, при такой опасности, сто раз потерял бы голову; Вероника хотела уже уйти и отказаться от поисков, когда, к несчастью, один из рукавов ее платья чуть приметно шевельнулся… Бедная крыса заслуживала того, чтоб спасти свою шкуру…
Это последнее выражение напомнило мне, что в National я прочел прискорбное известие: по-видимому, арестовали несколько немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Герцена. Дайте мне о нем известие, прошу вас. Реакция совсем опьянена своей победой и теперь выскажется по всем своем цинизме.
Погода сегодня очень приятная, но мне хотелось бы чего-нибудь другого, вместо молочного неба и легкого ветерка, который наводит на мысль, не слишком ли он свеж. Вы привезете нам хорошую погоду. Мы не ждем вас раньше субботы.
Мы покорились этому… Маленькая заметка от дирекции в газете не оставляет нам насчет этого никаких иллюзий. Терпение! Но как мы будем счастливы снова увидеть вас!
P.S. Мы, наконец, получили письмо (половина четвертого). Слава Богу, все шло хорошо во вторник. Ради Бога, берегите себя. Тысячу дружеских приветствий вам и прочим.
Tausend Grusse. Ihr Ив. Тургенев».
Куртавенель, четверг, 19 июня 1849.
«Нет более тростника! Ваши канавы вычищены, и человечество свободно вздохнуло. Но это не обошлось без труда. Мы работали, как негры, в продолжение двух дней, и я имею право сказать мы, так как и я принимал некоторое участие. Если бы вы меня видели, особенно вчера, выпачканного, вымокшего, но сияющего! Тростник был очень длинен, и его очень трудно было вырывать, тем труднее, чем он был хрупче. В конце концов, дело сделано!
Уже три дня, что я один в Куртавенеле; и что же! Клянусь вам, что я не скучаю. Утром я много работаю, прошу вас верить этому, и я вам представлю доказательство.
Кстати, между нами будь сказано, ваш новый садовник немного ленив; он едва не дал погибнуть олеандрам, так как не поливал их, и грядки вокруг цветника находились в плохом состоянии; я ему ничего не говорил, но принялся сам поливать цветы и полоть сорную траву. Этот немой, но красноречивый намек был понят, и вот уж несколько дней, как все пришло в порядок. Он слишком болтлив и улыбается больше, чем следует; но жена его — хорошая, прилежная бабенка.
Не находите ли вы эту последнюю фразу неслыханною дерзостью в устах такого величайшего лентяя, как я?
Вы не забыли маленького белого петуха? Так этот петух — настоящей демон. Он дерется со всеми, со мною — в особенности; я ему подставляю перчатку, он бросается, вцепляется в нее и дает нести себя, как бульдог. Но я заметил, что каждый раз, после битвы, он подходит к дверям столовой и кричит, как бешеный, пока ему не дадут есть. То, что я принимаю в нем за храбрость, может быть только наглость шута, который хорошо знает, что с ним шутят, и заставляет платить себе за свой труд! О, иллюзия! Вот как тебя теряют… г. Ламартин, воспойте мне это.
Эти подробности с птичьего двора и из деревни заставят вас, вероятно, улыбаться, вас, которая готовится петь «Пророка» в Лондоне… Это должно вам показаться «очень идиллическим»…. А, между тем, я воображаю себе, что чтение этих подробностей доставит вам некоторое удовольствие.
Заметьте — какой апломб!
Итак, вы решительно поете «Пророка», и все это делаете вы, всем управляете… Не утомляйтесь чрезмерно. Заклинаю вас небом, чтобы я знал наперед день первого представления… В этот вечер в Куртавенеле лягут спать не раньше полуночи. Сознаюсь вам, я ожидаю очень, очень большого успеха. Да хранит вас Бог, да благословит Он вас и сохранит вам прекрасное здоровье. Вот все, что я у Него прошу; остальное зависит от вас…
Так как, впрочем, в Куртавенеле в моем распоряжении находится много свободного времени, то я пользуюсь им, чтобы делать совершенно нелепые глупости. Уверяю вас, что время от времени это для меня необходимо; без этого предохранительного клапана я рискую в один прекрасный день сделаться, в самом деле, очень глупым.
Например, я сочинил вчера вечером музыку на следующие слова:
«Un jour ипе chaste bergere Vit dans un fertile verger Assis sur la verte fougere, Un jeune et pudique etranger. Timide, ainsi q’une gazelle Elle allalt fuir quand, tout a coup, Aux yeux eflrayes de la belle S’offre un epouvantable loup: Al'aspect de sa dent qui grince La bergere se trouva mal. A lors pour la sauver, le prince Sefit manger par l'animal».Предложите знаменитому автору Offrande сочинить на это музыку. Я пришлю свою, и посмотрим, кто одержит верх, вы будете судьей.
Кстати, я у вас прошу извинения, что пишу вам подобные глупости».
Пятница 20-го, 10 часов вечера.
«Здравствуйте, что вы делаете сейчас? Я сижу перед круглым столом в большой гостиной… Глубочайшее молчание царствует в доме, слышится только шепот лампы.
Я, право, очень хорошо работал сегодня; я был застигнуть грозой и дождем во время моей прогулки.
Скажите, что в этом году очень много перепелов.
Сегодня я имел разговор с Jean относительно «Пророка». Он мне говорил очень основательные вещи, между прочим, что «теория есть лучшая практика». Если бы это сказать Мюллеру, то он, наверно, откинул бы голову в сторону и назад, открывая рот и поднимая брови. В день моего отъезда из Парижа, у этого бедняка было только два с половиной франка; к несчастью, я ничего не мог ему дать.