Политический порядок в меняющихся обществах

Хантингтон Самюэль

В таких обстоятельствах у националистической элиты немного шансов надолго остаться у власти. Занимая господствующее положение, она не слишком заинтересована в дополнительной народной поддержке для достижения новых целей. Она достигла своих целей. Однако ее положение шатко. Низкий уровень силы политической системы в целом служит предпосылкой ее свержения какой-то группой, которая либо располагает более решительными и убедительными формами давления, либо способна расширить силу системы и мобилизовать в политику новые группы. В случае выборов в политической системе, возникшей в результате завоевания той или иной страной независимости, вестернизованная националистическая элита с большой вероятностью свергается более популистскими и традиционными силами. Если выборы не допускаются, элиту свергают военные. Националистические лидеры, которые не мобилизовали народной поддержки перед тем, как завоевать независимость, недолго остаются у власти после ее завоевания. Если им не удается вступить в союз с одной из этих двух сил против другой, их сбрасывают либо разъяренные полковники, либо разъяренные граждане.

Падение националистических режимов, лишенных широкой народной базы, было распространенным явлением среди африканских

стран, ставших независимыми. Важность мобилизации деревни до получения независимости для стабильности будущего государства хорошо иллюстрируется контрастом между Марокко и Тунисом и между Пакистаном и Индией. В Марокко, в отличие от Туниса, главная националистическая партия, Истикляль, никогда не достигала такого веса, как Нео-Дестур в Тунисе. Отчасти это связано с тем, что при французском владычестве король Марокко был более влиятелен, чем бей Туниса, и играл важную роль в движении за независимость. Но надо отметить также, что Истикляль, созданная в 1943 г. группой горожан-интеллектуалов, никогда не имела массовой базы, сравнимой с базой Нео-Дестур. В Тунисе профсоюзы были тесно связаны с Нео-Дестур, лидеры часто были одни и те же. Марокканские профсоюзы и их лидеры оставались в стороне от Истикляль и в конечном счете объединились с ее левым крылом, отколовшимся от партии и образовавшим вместе с профсоюзами отдельную партию, Национальный союз народных сил. Что особенно важно, Нео-Дестур мобилизовала в борьбе за независимость поддержку со стороны племен, населяющих сельскую местность, в то время как Истикляль в основном действовала в городах. В результате этого после получения страной независимости она оказалась перед вызовом, во-первых, со стороны Народного движения, новой партии, представлявшей интересы сельского населения и берберских племен, и, во-вторых, со стороны короля, чья наиболее сильная поддержка шла тоже из сельских районов. На выборах 1963 г. Истикляль и НСНС завоевали поддержку городов, однако политический орган монархии, Фронт защиты конституционных учреждений, завоевал, апеллируя к деревне, большинство.

К моменту получения независимости Мусульманская лига в Пакистане, как и партия Конгресса в Индии, была уже старой организацией. Возникла она в 1906 г., но большую часть своей истории была небольшой группой давления. В середине 1930-х она была «полумертвой» и, по сравнению с партией Конгресса, это «была организация оборонительного характера, состоящая из некоторого числа богатых заминдаров и недовольных интеллектуалов, требующих более открытого доступа к правительственным постам»³⁹. Мобилизация народных симпатий партией Конгресса в 1920-х гг. оказала влияние на Лигу. Джинна, который в 1937–1938 гг. возглавил Лигу, был, вопреки собственному нежеланию вовлекать массы в политику, вынужден создать массовую организацию как противовес партии Конгресса и орудие достижения поставленной в 1940 г. цели создать мусульманское государство. Таким образом, мобилизация общественного мнения одной организацией вызвала ответную мобилизацию со стороны соперничающей организации. Однако наибольшая поддержка Мусульманской лиги пришла оттуда, где мусульмане составляли меньшинство. В 1947 г. многие из этих районов стали частью Индии. Получилось, что лидеры Мусульманской лиги стали лидерами нового государства, отрезавшего их от самых активных и организованных приверженцев.

С достижением Пакистаном независимости Лига потеряла и людей, и цели. Потеряла она и свой «народный характер», став партией западно-пакистанских землевладельцев. Далее «партия превратилась в совокупность небольших клик, обладавших властью либо стремившихся к ней, а ее массовый фундамент рассыпался… В то время как во многих странах партии организованы с тем, чтобы проводить в жизнь интересы своих членов, в Пакистане политика сводилась к личному соперничеству лидеров, каждый из которых поддерживался группой приверженцев»⁴⁰. В определенном смысле Пакистан получил независимость слишком легко. Не проведя широкую мобилизацию своих будущих граждан перед обретением независимости, его лидеры не имели стимулов для того, чтобы проводить ее после. По существу, они наложили вето на национальные выборы, которые могли бы вынудить их к контакту с народными источниками власти. В результате они были с легкостью устранены от власти сначала гражданскими бюрократами, затем военными. Словно в насмешку над ними, развитие политических структур в деревне, вовлечение сельского населения в политику и электоральное состязание произошло под эгидой военного лидера, презиравшего партийную политику.

Политическая мобилизация сельского населения через состязание партий: консерватизм демократии

Состязательная партийная система обеспечивает каналы политической мобилизации сельского населения. Природа этих каналов зависит от типа партийной системы: от того, имеем мы дело с системой однопартийной, двухпартийной или многопартийной. Способность партийной системы включать новые группы зависит от степени готовности господствующих до этого групп — консервативных, националистических или военных — уступить власть. Включение сельских групп часто требует от партий, чтобы они адаптировали свои программы к нуждам аграрных слоев, обещали земельную реформу и государственные капиталовложения в сельские регионы. В этом плане партии могут соревноваться между собой в обещаниях экономических реформ, учитывающих интересы сельского электората. Однако желания и ожидания деревни, как правило, довольно специфичны и умеренны. В случае их более или менее приемлемого удовлетворения сельское население возвращается к своей привычно консервативной роли. Кроме того, вне зависимости от характера его экономических требований к политической системе, социальные и культурные ценности сельского населения остаются, как правило, в высокой степени традиционными. В результате этого в большинстве колониальных и постколониальных обществ вовлечение сельского большинства в политику через партийную систему является важным фактором политического традиционализма и консерватизма.

Традиционные тенденции усиливаются в большинстве случаев, когда страна добивается независимости от иностранного господства;

и такие тенденции, по всей видимости, сильнее в демократических государствах, чем в авторитарных. Их порождает, прежде всего, расширение электората и включение в него основной массы сельского населения. В обществах ранней модернизации, где расширение политических прав было довольно продолжительным историческим процессом, первая фаза этого процесса — предоставление прав городскому среднему классу — радикально способствовала модернизации. Дальнейшее расширение электората за счет сельского населения часто повышало вес консервативного элемента в политическом балансе.

В 1848 г. в Германии либералы были сторонниками имущественного ценза, в то время как консерваторы требовали распространения права голоса на всех мужчин. В Англии Дизраэли тоже понимал и использовал выгоды более широкого участия в голосовании. Так же и в середине XX в. «сельские избиратели труднее поддаются влиянию более прогрессивных слоев латиноамериканского среднего класса»⁴¹. В Бразилии, где сельские массы были допущены до голосования, «главной социальной функцией выборов было сохранение существующей структуры власти. В рамках сообществ традиционного типа выборы повысили возможность выражения и укрепления феодальной лояльности. В то же время они укрепили и легализовали политический статус землевладельца»⁴². Введение всеобщего голосования на Цейлоне в 1931 г. дало такой же эффект. «По существу, люди внесли в свою роль платного наемного работника элементы квазифеодального почитания. За пользование землей, или буйволами, или поддержку в периоды острой необходимости при семейном кризисе, или в обмен на записку врачу или адвокату крестьяне расплачивались своими голосами». В 1950-х гг. в Восточной Турции ситуация выглядела так: «В этих все еще отсталых районах, где царят почти полная безграмотность и религиозный фанатизм, целые общины голосовали за правящую партию просто по указанию местного землевладельца»⁴³. Распространение электоральной активности на сельское население в обществе, которое по остальным своим характеристикам остается глубоко традиционным, укрепляет и узаконивает власть традиционной элиты.

Зачастую консервативный эффект участия деревни в выборах сохраняет силу после распространения на нее современной политической агитации и организации. Состязание между традиционными группами часто способствует модернизации таких групп: в Нигерии, например, лидеры ибо и йоруба занимались в целях политической борьбы образованием своих соплеменников. С другой стороны, работа современных городских групп по привлечению на свою сторону традиционных сельских масс ведет к традиционализации самих этих групп. После 1921 г. в Бирме «характерно было, что, столкнувшись с разногласиями по поводу ответственного выбора политической линии, группы модернизаторов сначала разрушались, а затем искали поддержки со стороны более традиционного элемента населения, который к этому моменту набирал силу». То же самое и в случае Индии: «крестьянский протест часто мобилизовывался и направлялся какой-то городской элитой с целью ослабить или разрушить политическую силу другой элиты, поскольку городские регионы действуют как центры, из которых партии распространяют свое влияние на деревню»⁴⁴. Обращаясь к деревне, городские элиты вынуждены переформулировать и модифицировать современные формы пропаганды, которые эффективны в городе. Состязание как среди традиционных, так и среди современных групп способствует наведению мостов между современной элитой и традиционными массами. Первые таким образом принимают по крайней мере какие-то из современных целей элиты; вторые же принимают по крайней мере какие-то из традиционных ценностей масс.

Итак, представляется, что электоральное состязание в постколониальных странах переносит внимание политических лидеров с городского избирателя на сельского, делает политические лозунги и правительственную политику менее современными и более традиционными, способствует тому, что на смену высокообразованной космополитической элите в лидеры выходят люди менее образованные и провинциальные, и повышает влияние местных и провинциальных правительств за счет правительства национального. Эти тенденции укрепляют политическую стабильность, но в то же время могут препятствовать модернизаторским реформам, не направленным на интересы деревни. В целом предпосылкой реформ служит концентрация власти в руках одной модернизаторской элиты, демократия же распыляет власть между множеством более традиционных элит. Повышая влияние местных групп, демократия также имеет тенденцию к усилению политики, направленной на аграрное и сельское развитие, а не на индустриальное и городское.

При двухпартийной системе эти тенденции часто проявляются в «окрестьянивающих» выборах, когда политическая партия, базирующаяся в деревне, оттесняет от власти партию, базирующуюся в городе. При многопартийной системе вовлечение сельского населения в политический процесс проходит труднее. Должны возникнуть одна или несколько партий, которые бы состязались за поддержку со стороны крестьян. Однако такие партии имеют обычно слабую поддержку со стороны других социальных групп. Им противостоят партии, защищающие интересы других групп. И поскольку мобилизация крестьян на политическое действие труднее, их партиям трудно стать партиями большинства. В результате этого политическая ассимиляция сельских масс, если она вообще происходит, имеет прерывистый и разрозненный характер. В Латинской Америке, где многопартийные системы широко распространены, до 1967 г. единственным случаем успешной мобилизации крестьян была Венесуэла. Здесь идеология, эффективное лидерство и почти революционная борьба против диктаторских режимов Гомеса и Переса Хименеса послужили предпосылкой мобилизации и организации сельского населения в рамках крестьянских союзов, ассоциированных с Демократическим действием. Похожим можно считать развитие, которое имело место в Перу и Чили. Однако проблемой многопартийной системы является то, что, во-первых, она не содержит в себе достаточного стимула, чтобы какой-то из ее утвердившихся элементов стремился мобилизовать крестьян, и, во-вторых, если такая мобилизация все-таки происходит, она множит политические и социальные расслоения, затрудняющие интегрирование крестьянского политического движения системой.