Политика и рынки. Политико-экономические системы мира

Линдблом Чарльз

Партия и идеология

По мнению некоторых ученых, партия также является инструментом идеологического управления системой. По мнению других, это отношение выглядит с точностью до наоборот: идеология является инструментом партийного управления. Если выразиться более точно, это инструмент управления со стороны высшего партийного руководства. Оно может выбирать: идеология подчиняется партии или партия — идеологии. Сталин, как представляется, управлял организацией при помощи идеологии, а Мао — идеологией при помощи организации¹⁷. Поскольку идеология является чрезвычайно сложной структурой, элементы которой могут быть более или менее существенными, некоторые положения доктрины могут быть с легкостью переписаны высшим руководством. Затем они могут быть использованы

как инструмент управления. Руководство не решается оспаривать другие учения и доктрины — из страха дискредитировать себя¹⁸.

Несмотря на неоднократные попытки Мао осуществить идеологическое обновление, влияние идеологии с течением времени имеет тенденцию к снижению, за исключением тех случаев, когда она становится просто набором обоснований и аргументов для поддержки господствующих интересов, как это происходит в полиархических системах. В Советском Союзе идеология стала «двусмысленной и неопределенной»¹⁹. Ядро идеологической доктрины стало «основным требованием относительно убеждений внутри самой партии»²⁰.

Институционализация инноваций через партийные структуры

Все вышесказанное должно означать, что коммунистическая партия как поддерживающая организация в основном исполняет функцию защиты режима. В действительности, как только она приводит коммунизм к власти (если, как в СССР и Китае, это ее первое великое достижение), она становится инструментом для выполнения множества конструктивных или руководящих функций. Возможно, в этом отношении больше, чем в каком бы то ни было другом, надо отдать должное коммунистам за великое социальное изобретение — специальный институт, созданный для обновления всего общества в целом. Коммунистические лидеры настойчиво стремятся к общественным преобразованиям — по крайней мере, в самые первые годы своего правления. Они понимают трудности использования такой громоздкой и инертной машины, как правительство, при проведении фундаментальных социальных перемен. Превратив партию в инструмент для наказания, понукания, а также управления бюрократической машиной правительства, особенно в отношении наставнического «воспитания», они изобрели специализированный институт, которого нет ни в одном другом типе правительства²¹.

Слабость этого великого социального изобретения заключается в том, что коммунистические партии обычно в конце концов теряют свое инновационное рвение. В Советском Союзе за нескончаемой революционной риторикой невозможно скрыть, до какой степени высшее руководство и партийный аппарат боятся дальнейших фундаментальных общественных перемен²². Их сопротивление проявляется в полемике по поводу экономических реформ, которую мы рассмотрим в одной из следующих глав.

Бюрократическая революция

Формула управления массивной бюрократической машиной правительства в коммунистической системе заключается в том, чтобы передать это управление в руки партии: следить, внушать необходимые идеи, стимулировать и осуществлять управление бюрократическим аппаратом другими специальными способами. Но партия сама является бюрократической структурой, причем более дисциплинированной и организованной, чем правительство. Действительно, коммунистические системы довели обе бюрократии до крайности, оставив далеко позади бюрократии любых рыночных систем. В величайшей из всех революций — бюрократизации жизни — захлебнулись большевистская революция и другие коммунистические революции; бюрократизация придает коммунизму сильный привкус старых политических режимов. Великое стремление к новому обществу вылилось в старейшую из самых жестких форм. Не вполне осознавая, что говорит, Ленин радостно предчувствовал будущее, которого ему следовало бы опасаться: «Все общество будет одной конторой и одной фабрикой [с равенством труда и равенством оплаты]» ²³.

Коммунистические системы в значительной мере разрушили тысячи малых предприятий, которые когда-то обеспечивали их владельцам и небольшому количеству занятых в них работников возможность играть действенную роль в мире реального производства, не связанном с бюрократией, как это и принято до сих пор в некоммунистических системах. Еще большим преобразованием стало превращение семейного фермерства в организованные бюрократические структуры — государственные фермы и коллективные хозяйства. Мао, по-видимому, хотел сделать бюрократически организованную ферму или промышленное предприятие самым главным институтом в жизни отдельной личности, привязав ее быт, обучение и досуг к этому ключевому бюрократическому механизму. Китай далеко продвинулся в осуществлении этих планов²⁴. Все коммунистические системы бюрократизировали быт, занятия спортом и другие виды отдыха, а также деятельность различных ассоциаций и политических

организаций. Даже юное поколение собрали в бюрократизированные молодежные организации.

Квинтэссенцией бюрократии является военная организация. Не единожды обозреватели отмечали военизированный характер китайской коммуны, особенно периода «большого скачка»²⁵. На Кубе необыкновенно большая армия постоянно используется в качестве рабочей силы, привнося непосредственно в экономику военную организацию и дисциплину. А военная организация неоднократно применялась с целью эксплуатации — при помощи моральных призывов в сочетании с принуждением в различных соотношениях — «добровольцев» для выполнения в выходные дни, по праздникам и во время отпусков, в сверхурочные часы различных задач (если другие способы стимулирования рабочей силы оказывались или недостаточно эффективными, или слишком дорогими)²⁶. Что касается таких форм, бюрократизация повседневной жизни продвигается намного сильнее в Китае и на Кубе по сравнению с коммунистическими странами Европы.

Трансцендентность бюрократии в коммунистических системах является аспектом небывалой зависимости этих систем от формальной организации и власти. Различие между организацией общества, основанной на «естественных» или на «стихийных» структурах (таких, как группы, связанные друг с другом отношениями родства, общим моральным кодексом, бартерными или простыми рыночными взаимоотношениями), с одной стороны, и на созданных сознательно, с особыми целями структурах (таких, как армии, бюрократии, корпорации), с другой стороны, всегда занимало общественную мысль. Впервые сформулированное древними греками и получившее развитие у Гоббса, а затем — у Фердинанда Тенниса в его работе 1887 года «Общность и общество»^*, это различие отделяет коммунистов от тех обществ, которые можно назвать менее организованными. Коммунизм делает разносторонние попытки заменить «общество» «организацией». Хотя «общество» никогда не уничтожается полностью и, даже исчезнув, часто развивается вновь, сама попытка уничтожить его является крупнейшим историческим достижением²⁷. По мнению ряда обозревателей, эта попытка носит не более просветительский, прогрессивный или освободительный характер, чем общество, описанное Оруэллом в его романе «1984», но будет справедливым признать, что другие рассматривают ее как потенциальную победу человеческого разума над слепой традицией.

Консерватизм европейского коммунизма

Сохранив некоторые элементы рыночной экономики для циркуляции потребительских товаров и рабочей силы и развив чрезвычайную зависимость от бюрократии и формальной организации, как мы увидим, коммунистические страны Европы — у Китая, по-видимому, есть свои особенности — до сих пор совершили не более чем консервативную революцию, как можно назвать их достижение. Со всеми своими разговорами о новом обществе они остаются пленниками старых, хорошо знакомых форм общественной организации.

Для широких народных масс жизнь в рамках любой европейской коммунистической системы очень похожа на жизнь где бы то ни было еще, ведь коммунисты не раскрыли — пока, по крайней мере — никакого великого нового образа жизни для своих граждан. Поместите обычного человека, не наученного наблюдать и тщательно анализировать окружающую действительность, в коммунистический Киев или в «капиталистическую» Вену. Если не принимать в расчет язык, то обычному человеку трудно будет различить, в коммунистический или некоммунистический город он попал. В обоих городах он увидит очень похожую картину: на улицах много людей, совершающих покупки; мужчины и женщины спешат по делам; люди идут на работу и с работы, в конторы, на заводы и фабрики, в лавки и мастерские. Вскоре он обнаружил бы, что и думают люди в этих двух городах практически об одном и том же: в голове у них повседневные заботы о том, как заработать на жизнь, и мысли о работе, семье и доме. Он обнаружил бы, что в обоих городах неизменно присутствует бюрократия, ведь большинство людей и там, и там работают в какой-либо бюрократической структуре и часто взаимодействуют с другими людьми — например, сборщиками налогов, полицейскими, работниками газовых и электроэнергетических компаний, школ. (Возможно, он не заметил бы, что в Киеве бюрократия имеет более широкую сферу деятельности.) В обоих городах человек увидел бы явные признаки экономического и социального неравенства, наиболее наглядно проявляющегося в одежде и жилье. За неделю своего пребывания в городе он, скорее всего, ни разу не имел бы повода убедиться на практике, без всяких сомнений, в каком именно городе он находится. Коммунизм в Европе, как мы увидим позже, изменил форму руководства коммерческим предприятием как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Но само коммерческое предприятие сохранилось — под новым руководством. Общественное устройство, индивидуальная мотивация, различный образ жизни людей остались удивительно неизменными во многих отношениях, за исключением того, что бюрократия распространилась повсеместно.