Полька – тройка
Шрифт:
Утренний холодок забирается под не застегнутый жакет. Нина Павловна садится в машину между доктором Аловым и незнакомым мужчиной. Хлопает дверка.
Нина Павловна с трудом разжимает губы:
– Как фамилия раненого?
На переднем сиденье Львов бесконечно долго шуршит какой-то бумажкой.
– Климов. Геодезист Климов. Ранение в область поясницы у позвоночника.
– Климов?
Нина Павловна приходит в себя. Она видит спину шофера, его руку, подрагивающую на руле, коричневую обивку сиденья.
Солнце ярко горит
– Евгений Тимофеевич, пенициллин, противостолбнячная… Шприцы, инструмент прокипятили?
Доктор Алов показывает на саквояж под ногами. За стеклами несется утренняя степь, бурый ковыль уходит волнами к далекой полоске лесов.
Нине Павловне становится неудержимо весело; это неуместно, но она ничего не может поделать с собой и говорит первые попавшиеся слова:
– Господи, какая сегодня погода!
Автомобиль сильно встряхивает на ухабе, Нину Павловну бросает в сторону, на колени к сидящему справа незнакомому мужчине. Он смеется:
– Погодка самая наша. Будьте уверены, товарищ доктор, опустимся, как на лифте.
Только теперь Нина Павловна по-настоящему осознает, что придется прыгать с парашютом. Сразу становится страшно. Но разве это страх в сравнении с тем, что она только что пережила!
3
Под крылом самолета расстилалось зеленое море, волнистое и однообразное – тайга. У горизонта лес отливал синевой, но эта полоса не приближалась и не удалялась: казалось, что самолет неподвижно висит в пространстве.
В начале полета моторы ревели так, что думалось – должны лопнуть барабанные перепонки, но постепенно рокот стал глухим и ровным, он даже успокаивал. Вообще Нина Павловна была разочарована: ей всегда представлялось, что полет – нечто совсем особенное и страшное. На деле оказалось – ничего подобного! Она даже не заметила, как самолет оторвался от взлетной дорожки, и если не считать внезапной пустоты, иногда возникающей под сердцем, точно на качелях, когда они падают вниз, – то полет почти не отличался от быстрой езды на автомобиле по холмистой дороге.
Пономарев спал, привалившись к переборке пилотской кабины; над его головой белая стрелка альтиметра неподвижно лежала в горизонтальном положении – высота три тысячи метров. Лицо парашютиста было спокойно. "Еще бы, у него больше трехсот прыжков", – с уважением подумала Нина Павловна. Легкое прикосновение заставило ее повернуть голову. Второй пилот протягивал маленький листок бумаги. Она взяла записку.
"Вы бы тоже вздремнули, доктор. Еще полных два часа лету".
Вздремнуть. Легко сказать! Один этот костюм чего стоит. Нина Павловна ощупывает шлем на голове и плотную ткань комбинезона. Подобрать по размеру комбинезон, конечно, не удалось,
Мысль о Белове подбадривает, ослабляет страх перед предстоящим прыжком.
Где-то далеко внизу, под этим тонким вздрагивающим полом, на неподвижной земле трудятся Андрей Ильич и его товарищи. Теперь тайга представляется Нине Павловне не такой уж огромной, а Белов – лесным хозяином, которому подчиняются люди, звери, птицы. Конечно же, в изыскательской партии, куда она летит, знают Белова, расскажут ей о нем…
Гул моторов отодвигается все дальше, корпус самолета перестает вибрировать. Нине Павловне спокойно и удобно, будто она на тахте, на теплой медвежьей шкуре, а под головой – книга, которую написал Андрей…
Она просыпается. Рядом стоят второй пилот и Пономарев, что-то говорят, но Нина Павловна не слышит: уши словно заложены ватой.'
Нина Павловна начинает растирать себе лоб, виски.
– Глотайте, глотайте, – наклоняясь к ней, говорит летчик и, отвернувшись, что-то кричит в раскрытую дверь пилотской кабины. Нина Павловна судорожно глотает воздух.
Белая стрелка альтиметра на переборке перестает падать. Теперь зеленое море за окном совсем близко, на нем появились темно-бурые голые островки.
– Лагерь экспедиции в этих горах! – говорит Пономарев. – Здесь есть большая прогалина, нужно угадать на нее, – и, мельком взглянув в испуганное лицо Нины Павловны, поспешно добавляет: – Угадывать будут летчики, наше дело – прыгать.
Лес и горы вдруг оказываются сбоку: самолет заходит в вираж.
– Сначала прыгнете вы, – продолжает Пономарев. – Не забывайте моих наставлений и не бойтесь. На планете встретимся.
У Нины Павловны такой беспомощный вид, что парашютист считает нужным пошутить:
– Опускаться будете медленно; вы такая маленькая, могли бы прыгнуть с обыкновенным зонтиком. Верьте мне, на первых же секундах спуска вы запоете на всю вселенную.
Нина Павловна молчит. Очень уж безмятежна улыбка Пономарева: "Успокаивает, как я больных, – может быть, перед смертельной операцией…"
Внезапно наступает тишина. На переборке вспыхивает красная лампочка, раздается звонок. Пономарев ведет Нину Павловну в хвост самолета; за ней тянется прикрепленная сзади фала – тонкий канат, он должен сам раскрыть парашют.
Нина Павловна стоит около дверки. В голове пусто, в груди холодно. Все кажется далеким, зачеркнутым, не имеющим значения. Есть только эта металлическая дверка.
Дверка раскрывается. Ветер со свистом врывается в самолет, становится слышнее шум моторов, виден конец крыла – изжелта-серебристый, усеянный частыми заклепками.
– Мой саквояж? – каким-то слабым, чужим голосом спрашивает Нина Павловна и пятится назад.
– Будет доставлен. – Пономарев хлопает по саквояжу, привязанному к его поясу, и берет Нину Павловну обеими руками за плечи.