Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)
Шрифт:
— Одолею, одолею, пресвятая Богородица мне поможет, — шептала она и вдруг, когда в очередной раз уперлась на орясину, дабы достичь следующей кочи, та внезапно скрипуче затрещала и переломилась надвое.
Марийка, потеряв опору, рухнула в зыбун. Она отчаянно закричала и попыталась приблизиться к кочке, но болотный водяной не отпускал и всё глубже засасывал свою жертву в мертвую топь. И вот уже по самую шею она очутилась в зыбуне. Это конец, мелькнуло в голове Марийки. Ее ждет неминучая погибель. Господи, как же рано закончилась ее жизнь!
И она, ни на что уже ни надеясь, страшно, безысходно закричала:
— Помогите! Помоги-те-ее!..
Но окрест стояла мертвая, кладбищенская тишь.
Глава 18
КНЯГИНЯ МАРИЯ
Княгиня Мария
— Прости, владыка, но я нарушу обычай. После ордынского нашествия Ростов в страшном запустении. Князь убит, а старшему сыну всего семь лет.
— Прости и ты меня, княгиня. Я всё понимаю, но вдове не пристало сидеть в княжеском дворце. Что скажут прихожане? К сыну же твоему, Борису, приставлю доброго наставника. Есть, кому воспитать достойного мужа. Боярину Корзуну. Да и я неотлучно буду при твоем чаде.
— А маленький Глебушка… Нет, святый отче, я останусь при детях. Мать не заменит никакой наставник. Да и не только в чадах дело. Сам ведаешь, как тяжело сейчас народу. Он подавлен и растерян. Такого ужасного разора он еще не испытывал. И я, насколько хватит моих сил, буду помогать моему многострадальному народу подняться с колен.
— Но сие дело мужское, оно потребует не токмо душевных, но и великих человеческих сил. Способна ли ты, дочь моя, на сей подвиг?
— Я буду очень стараться, святой отец. Во имя святой Руси стараться.
И владыка больше не упорствовал. Теперь, оглядываясь на прожитые годы, Кирилл давно уже удостоверился в правоте слов княгини Марии. Она и в самом деле многое содеяла не только для Ростова Великого, но и для всего Отечества. Ее заслуги перед Русью никогда не будут забыты.
Ныне княгиня Мария завершает огромнейший труд — второй летописный великокняжеский Свод. Первый она закончила еще в 1239 году. Сколько усилий потребовалось Марии Михайловне, дабы перенести из стольного града Владимира великокняжеское летописание! Владыка Кирилл сомневался, что тщеславный Ярослав Всеволодович согласится отдать сие важное дело Ростову, но заслуги Марии в летописании были столь очевидны, что великий князь смирился. В состав сводов вошла и летопись ростовских князей, начатая еще отцом Василька, Константином Всеволодовичем. Княгиня Мария взялась за трудную и крайне ответственную работу по созданию полных драматизма рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком состоянии. Многие князья пали духом, всепоглощающий страх перед злой непобедимой силой Орды парализовал волю. Надо было ободрить их, вселить веру в победу, а самое главное — истребить страх. Благодаря княгине Марии навсегда остался в русских летописях образ сильного, храброго, исключительно доброго к окружающим его, но грозного для врагов витязя — Василька Ростовского, ставшего идеальным образом русского князя вообще. Мария создала также повесть об отце своем, князе Михаиле Черниговском, легшую в основу раннего канонического жития, появившегося в Ростове в пятидесятые годы XIII века.
Княгиня отвела много места не только описанию мученической смерти Василька и Михаила Черниговского, но и других князей, отказавшихся служить Орде. (Говоря о летописных сводах, нельзя не сказать о том, что они не носили узко личного характера. Оказавшись у власти в самые первые годы татаро-монгольского ига, Мария в летописных сводах поднимает вопрос большого общественного, политического значения, придав им нравственно-религиозное обрамление).
Епископ Кирилл, «духовный отец» Марии, отчетливо понимал, что составление сводов в Ростове Великом — наиболее яркая страница борьбы русичей за свою самостоятельность. Летописи отражали не только погодно ведущиеся записи событий, происходящих в Ростове, но и в остальных городах великого княжения. Это были летописи политического значения, отправляемые во многие уделы, где их тщательно переписывали, а в большей мере читали в виде проповедей с амвона храма. «Так из традиционно летописных сводов, сложившихся к тому времени на Руси, своды княгини Марии получили
Однако в это время борьба с иноземцами воспринималась еще не как политическая задача, а, скорее всего, как нравственно-религиозная. Но именно таким образом воспитывалась убежденность и уверенность в победе, вселялась в сердца людей стойкость и непримиримость. Всё это говорит о величайшем значении, как Ростова, так и составленных в нем сводов для истории и культуры русского народа. И в этом неоценимая роль ростовской княгини Марии.
Духовный отец княгини поражался не только ее образованностью и державному уму, но и ее удивительно чуткому, милосердному, человеколюбивому сердцу. Взять ее сына Глеба Васильковича, Белозерского князя, ордынского прихлебателя. Сколь он матери крови попортил, сколь порухи нанес ее делам и доброму имени, а княгиня, когда услышала, что Глеб сильно занемог, забыв обо всем на свете, кинулась на далекий Север, в Белозерск, дабы спасти свое великовозрастное чадо. Но местный лекарь лишь руками развел:
— Всё, что в моих силах, я уже сделал. Ныне всё в руках Божьих.
И княгиня принялась горячо молиться. Всю неделю она неотлучно провела у постели умирающего сына, говорила ласковые слова, сама поила настоями и отварами из пользительных трав, и молилась, молилась. И всемилостивый Господь услышал ее: сын вышел из тяжкого недуга и вскоре поправился. Мария целиком предалась богоугодным делам. С выздоровлением Глеба, она объезжает монастыри, раздает милостыню бедным, убогим и сирым, вносит вклады в храмы и обители, продолжая неустанно благодарить Спасителя…
Удивительную женщину послал Бог Ростову Великому!
Борис Василькович, отстояв заутреню в дворцовом храме Спаса на Сенях, прошел в покои матери. Он появился так тихо, что Мария Михайловна не услышала прихода сына. А тот замер у сводчатой двери, увидев княгиню за небольшим столиком с наклонной поверхностью, склонившейся над листом пергамента. Благообразное лицо ее, освещенное тремя бронзовыми подсвечниками, было задумчивым. Мать творит! Творит едва ли не каждый день, засиживаясь за летописным сводом до поздней ночи. Господи, какое же у нее одухотворенное лицо! Позвать бы сейчас изогафа [54] и запечатлеть ее — сосредоточенную и вдохновленную. Но иконописцы не пишут живые лики. Жаль! Мать давно достойна увековечения своего образа.
54
Изограф — живописец, иконописец.
Борису Васильковичу не хотелось отрывать Марию Михайловну в такие творческие минуты, и он уже осторожно толкнул дверь, дабы неслышно выйти, но княгиня услышала тихий скрип и обернулась к сыну.
— Ты что-то хотел, Борис?
— Да, матушка. Прости, что отвлекаю тебя, но дело мое важное.
Княгиня закрыла серебряной крышкой черниленку, отложила остро заточенное гусиное перо и пересела в кресло, приглашая сына присесть на лавку, покрытую ярким персидским ковром. Посмотрев на Бориса острым, схватчивым взглядом, молвила:
— Чую, не ростовские дела тебя тревожат, а державные.
Борис Василькович не раз поражался материнской проницательности.
— Истинно, матушка. Литва, немцы и свеи не дают покоя.
— Я так и подумала. Не зря мы посылали Неждана Ивановича к Дмитрию Переяславскому. У того — отцовская жилка. Особый счет и с немцами, и со свеями. Любо мне, что и ты в стороне не остаешься. Вот так бы каждый князь о Руси озаботился.
— А Ярослав и в ус не дует. Пирами да охотой тешится. Будто и не ведает, что ворог, разбив Новгород, может и на Ростово-Суздальские земли обрушиться.