Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг
Шрифт:
— Какого черта! — вскричал он. — Нет, под моим именем!
— Оно красивое, Зад, — сказал лорд Икенхем. — Через черточку. Очень красивое.
— Ты меня позоришь.
— Ну что ты! Я тебя прославляю. Жители этих мест в восторге. Скажи спасибо, что такой человек, как я…
— Не скажу. Возвращайся к Балбесу, складывай вещи. Допью это пиво — выдам тебя.
— Выдашь? Старого друга?
— К черту!..
— В которого ты бросал бумажные дротики?
— Они тут ни при чем.
— Кто тебе дал два шиллинга?
— Шут
— Ты суровый человек, Зад.
— Нет, я не суровый. Я берегу свою репутацию.
— Сказано тебе, она в надежных руках.
— Да уж, в надежных! Слушай, — майор посмотрел на часы, — выдам я тебя в пять ноль-ноль. Остается двадцать три минуты. Поторопись.
Но граф торопиться не стал. Он смотрел на друга детских лет с той же нежной жалостью, с какою смотрел недавно на констебля Поттера. Он был добр и не хотел обижать примитивных людей, собиравшихся его выдать. Поэтому он вздохнул, приступая к делу.
— Оставь надежды, юный Зад, — сказал он, — ничего у тебя не получится. Билл Окшот рассказал мне разные вещи.
— Какие именно?
— У тебя есть ахиллесова пята, или, если хочешь, щель в доспехах. Назовем ее острой неприязнью к младенцам. Что же, если ты выдашь меня Балбесу, ты немедленно окажешься на их лежбище. Вскоре тут будет праздник, а среди развлечений — конкурс детской красоты. Я согласился быть там судьей. Видишь, где опасность? Нет меня — механически берут тебя.
— Почему?
— Потому что, дорогой мой Зад, какой-то Брабазон им нужен. Все его ждут, о нем объявили. Если я уеду, ты станешь единственным носителем этого имени. Быть может, ты думаешь, что Балбес, человек крутой, и его жена, еще круче, выпустят тебя с миром? Не думай, не обольщай себя. Надежды нет.
Загар несчастного Планка был слишком густ, чтобы мы могли определить, побледнел ли он; но он задрожал, а в глазах его появилось то, что появляется в них, когда человек посмотрит в пропасть.
— Почему бы им не позвать священника? — спросил он. — У нас в Лауэр-Шегли этих чертовых младенцев судит настоятель. Для чего же еще его держать?
— Священник заболел корью.
— Идиот!
— Жестоко говорить так про страдальца, который лежит в постели весь в алую крапинку. Но я понимаю твои чувства. Тяжело не выдавать кого-то, когда уже решил выдать. С удовольствием помог бы, но как — не знаю. Скажу хотя бы, что через сотню лет тебе будет все равно. Что ж, приятно было увидеться. Рад бы поболтать, да не могу, дела. Мы, Брабазон-Планки, — деловые люди. Загляни как-нибудь — я тут, рядом. Вспомним былое: школу, Бразилию… Достанешь два шиллинга — захвати с собой.
Снова похлопав друга по плечу, он удалился; а несчастный друг, тяжело дыша, допил свою кружку.
У Гермионы работа спорилась. Как и
— Добрый день, — сказал он, приподняв шляпу с учтивостью былых времен.
В наше время, когда распущенность давно заместила учтивость, пожилые незнакомцы нередко подходят к очень красивым девушкам. Кто как, а Гермиона в этих случаях бывала резка, и настолько, что незнакомцу казалось, что он рассердил дикую кошку. Однако пятый граф был так приличен с виду, что она немного растерялась. Брови у нее дрогнули, словно вот-вот поднимутся, и все.
— Если не ошибаюсь, — продолжал незнакомец, — передо мною мисс Босток? Разрешите представиться — Брабазон-Планк. Гощу у вашего отца.
Гермиона успокоилась и даже выказала радушие.
— О! — сказала она. — Добрый день.
— Добрый, — согласился граф. — Не уделите ли мне минутку?
— Конечно, с удовольствием. Как странно, что вы меня узнали!
— Ничуть. Такие лица забыть нельзя. Мне посчастливилось увидеть ваш портрет…
— А, да, в «Тэтлере»!
— Нет, не в «Тэтлере». Мне показывал его ваш кузен, который с ним не расстается. Дело в том, — пояснил граф, — что я возглавлял экспедицию, в которой такую огромную роль играл Уильям Окшот. Всякий раз, как у него начиналась лихорадка, другими словами — температура, он вынимал вашу фотографию и еле слышно шептал: «О ты! О ты!» Я чуть не плакал, как, впрочем, и другие. Мы становились лучше, тоньше.
Гермиона глядела на него. Будь она менее красива, мы бы сказали, что она вылупилась. Чувства у нее были такие, словно она прожила много лет у подножия тихого холма и вдруг обнаружила, что это действующий вулкан.
— Не думайте, — продолжал граф, — что Уильям Окшот бредил. Нет, каждые полчаса он вынимал и целовал вашу фотографию. Как видите, он не забывал вас, он верен, в отличие от многих молодых людей. Когда он шептал: «О ты!», я думал о том, что слова эти однозначны: «О» — это «о», «ты» — это вы. Разрешите заметить, — прибавил он, отечески улыбнувшись, — что он не ошибся. Ваш союз исключительно удачен.
— Но я…
— Ему повезло. Но и вам повезло, мисс Босток! Мало на свете людей, которых я уважаю, как Уильяма Окшота. Только ему доверюсь я, если встречу аллигатора. Вы скажете, что в семейной жизни аллигаторы не так уж важны, и все же… Человек, который способен вставить ему в пасть палку и, увернувшись от могучего хвоста, разрубить его топором, в доме пригодится. Надеюсь, теперь, когда Уильям Окшот вернулся, свадьбу откладывать не станут?
Гермиона, неоднократно пытавшаяся вставить слово, растерянно проговорила: