Шрифт:
Пролог
Ноябрь 1942 года
Кирн слегка качнулся назад на пятках, окидывая взглядом стальной корпус корабля. Французские матросы тем временем возились с толстыми конопляными канатами, наматывая их на массивные железные барабаны. Судя по внешнему виду, это корыто немало повидало на своем веку. Впрочем, пальма, намалеванная на одной из труб, позволяла сделать вывод, что по крайней мере кое-какие из этих морских приключений были чертовски приятными.
— Я замерз, — недовольно буркнул Вилли Кирн. — Продрог до костей.
Доктор Волленштейн поморщился.
Оба стояли, спрятавшись от ветра за «опелем», — впрочем, автомобиль был слишком мал, и толку от него не было никакого.
— Черт возьми, сильнее я мерз только под Москвой! — раздраженно воскликнул Кирн. — Чтобы окончательно не окоченеть, мы набивали под одежду газеты. Но потом кончились даже они.
С этими словами он поднес ко рту сигарету, зажатую между целыми двумя пальцами покалеченной руки. Впрочем, Волленштейн пропустил его реплику мимо ушей, как делал это все пять дней. Нахал. Возомнил о себе бог весть что и не желал нисходить до разговора с детективом из криминальной полиции.
Доктор поглубже втянул шею в воротник дорогого мохерового пальто. Похоже, на эстуарий Гаронны надвигался грозовой фронт. Кирн потуже укутался в пальто, однако пуговицы так и не попали в петли. Кирн был крупный мужчина, не толстый, но крупный, широкий в груди и плечах, руки мощные, так что рукава едва не трещали по швам. Шляпа на его квадратной голове, потертая, из коричневого фетра, была надвинута по самые уши, что хотя бы частично спасало верхнюю ее часть от пронизывающего холода.
На Волленштейне шляпы не было, как не было под мохеровым пальто и никакой формы, лишь дорогой шерстяной костюм, в каком и полагалось щеголять преуспевающему врачу. Уже не в первый раз Кирн задался про себя вопросом, кто этот Волленштейн, какими связями обладает, если он мог позволить себе запросто войти в отделение криминальной полиции в Кане и убедить местного шефа выделить герру доктору охрану. Кирн уже пытался выудить из Волленштейна ответ на этот вопрос, но безрезультатно. Да, видно, детектив из него никакой, если он не смог расколоть этого типа.
— А откуда эта лохань? Где ее до этого носило? Сдается мне, эта посудина вернулась из самой преисподней, — поинтересовался у доктора Кирн.
— Хайфон, Индокитай, — ответил Волленштейн и поспешил уточнить: — Французский Индокитай.
— Вот это да! — задумчиво воскликнул Кирн. Индокитай еще до войны был частью лакомого куска, который Франция сумела прибрать к рукам на востоке, причем таком дальнем, что его можно было считать западом. В той части мира японцы сейчас воевали с американцами. — Но теперь он уже не принадлежит лягушатникам, верно я говорю? Перешел в руки нашим маленьким желтым узкоглазым друзьям.
Ответом ему стала лишь очередная брезгливая гримаса.
В том месте, где они стояли, начинался трап, и четверка матросов, которые держали канаты, опустила его к люку в трех метрах над доком. Люк открылся, и из него показалась чья-то голова. Она явно принадлежала не настоящему военному моряку — скорее старому пирату в выцветшем красном свитере, джинсовых штанах и помятой фуражке, которая когда-то была белой, но со временем приобрела стойкий серый цвет.
— Так
— Да, — крикнул ему в ответ Волленштейн, однако не сделал от «опеля» даже шага. Рук из карманов он также не вынул.
— Тогда забирайте чертову свою штуковину, — крикнул пират.
— Ступайте, — велел Волленштейн Кирну. — Он покажет вам. Давайте, ящик небольшой, вы унесете его в одной руке.
Кирн кивнул и, громко топая, зашагал вверх по металлическим сходням. Ему было слышно, как Волленштейн двинулся вслед за ним, хотя и не так проворно, как он сам.
— Где Сейсиро? Тот, кто должен прибыть вместе с ящиком? — спросил Волленштейн, когда они дошли до самого верха трапа и Кирн нырнул мимо него в люк.
— Зашит в холстину и лежит на дне Бенгальского залива, — ответил пират.
Волленштейн смерил его пристальным взглядом, и на какой-то миг Кирну показалось, что доктор вот-вот опрометью бросится по трапу вниз, однако этого не произошло. Волленштейн остался стоять, где и стоял.
— Кто еще заболел кроме него? — спросил Волленштейн. Кирн шагнул ближе к люку, чтобы лучше слышать разговор доктора с пиратом.
— А откуда вам известно, что он умер от болезни? — поинтересовался тот. Волленштейн проигнорировал его вопрос, и пират был вынужден ответить: — Нет, япошка был единственный.
— Вы уверены? — последовал вопрос. Доктор в упор посмотрел на пирата. Один глаз доктора был серым, второй — голубым. Кирну от этого всякий раз становилось не по себе. — Вы уверены? — повторил Волленштейн.
— Кому это знать, как не мне, как-никак я старший офицер, — ответил моряк и подмигнул доктору. — И позвольте поинтересоваться, что в вашем ящике, герр?.. — он выдержал паузу, ожидая, что собеседник назовет свое имя.
— Волленштейн, — ответил тот. — Штурмбаннфюрер СС.
«Все ясно, СС», — подумал Кирн. Теперь для него все встало на свои места. Ему стало понятно, почему шеф из кожи вон лез, лишь бы только услужить этому щеголю. Черт побери этих эсэсовцев!
— Что в ящике, майор? — спросил моряк, на которого ранг его собеседника, похоже, не произвел ровным счетом никакого впечатления. — Ко мне на борт всходит япошка и, прежде чем отдать концы, пугает этим своим ящиком мою команду так, что у моих матросов отшибает мозги и они опрометью бегут из его каюты на палубу.
— А что с его вещами? — поинтересовался Волленштейн, пропуская мимо ушей тираду старпома, и поежился. — Он должен был доставить документы. А также журналы.
Пират расхохотался.
— Я едва сумел заставить моих ребят зашить его в мешок и выбросить за борт. На него было страшно смотреть. Весь почернел, что твой негр. Если вы думаете, что после этого кто-то осмелился сунуть нос в его каюту, то вы ошибаетесь. Так что любые бумаги, которые он вез, должны быть там, где он их оставил.
— Я должен всех осмотреть, — произнес Волленштейн.
— Осмотреть?
— Я врач.
— Осмотреть на предмет чего?..
Начал накрапывать дождь — сначала упало несколько крупных капель, но уже через минуту полило по-настоящему. Кирн заметил, как Волленштейн потер ладони и, когда они намокли, на них выступила едва заметная пена.