Полночная месса

Боулз Пол

— Ему не велено никого пускать.

Я дал ему три тысячи франков.

— Договорись с ним. И пятнадцать тебе когда мы оттуда уйдем. Можем сходить в четверг?

Дом, похоже, был построен в пятидесятые, когда еще умели делать все добротно. Он был надежно укреплен в склоне холма, за ним высился лес. Нам пришлось подняться на три лестничных пролета в саду, чтобы добраться до входа. Охранник, косоглазый джиблиец в коричневой джеллабе, шел за нами по пятам, недоверчиво на меня поглядывая.

Наверху была широкая терраса с видом на юго-восток — на город и горы.

За террасой тенистая лужайка переходила в лес. Гостиная была большая и светлая, со створчатыми дверями, выходящими на лужайку. В воздухе висели запахи влажной штукатурки и плесени. Меня охватила абсурдная убежденность, что сейчас я пойму все; я заметил, что дыхание мое участилось. Мы прошли в столовую. Дальше был коридор и спальня Марша — темная, с закрытыми ставнями. Широкая спираль лестницы спускалась на этаж, где находились еще две спальни, а потом еще ниже — в кухню и комнаты прислуги. Дверь кухни выходила в мощеный плитами дворик, стены которого оплел высокий филодендрон.

Ларби выглянул и покачал головой.

— Тут-то все беды и начались, — произнес он угрюмо.

Я поспешил выйти и сел на чугунную скамью на солнце.

— Сыро внутри. Давай лучше здесь посидим.

Охранник покинул нас и запер дом. Ларби присел на корточки у скамейки.

Все было бы в порядке, сказал он, если бы Маршу понравилась Ясмина, кухарка, чье жалованье было включено в арендную плату. Но работала она небрежно, и еда была скверная. Марш попросил Ларби найти другую кухарку.

— Я его сразу предупредил, что у этой женщины, Мериам, маленькая дочь, и она иногда будет оставлять ее у друзей, а иногда брать с собой на работу. Он сказал, что ему все равно, лишь бы она вела себя тихо.

Женщину наняли. Два-три раза в неделю она приходила с дочкой, и та играла в патио, где мать могла за ней присмотреть. С самого начала Марш жаловался, что девочка слишком шумит. Несколько раз он просил передать Мериам, чтобы она утихомирила ребенка. И как-то раз тихо обошел дом снаружи и спустился во дворик. Встал на четвереньки, подобрался к девочке и скорчил ей такую злобную рожу, что она завизжала. Когда Мериам выбежала из кухни, он встал с улыбкой и ушел. Девочка продолжала кричать и выть в углу кухни, пока Мериам не отвела ее домой. Ночью девочка по-прежнему плакала, у нее поднялась температура. Несколько недель она металась между жизнью и смертью, а когда опасность миновала, она не могла ходить.

Мериам, зарабатывавшая неплохо, советовалась со многими фкихами.Все были убеждены, что ребенка сглазили; и ясно было, что это сделал назарей, у которого она работала. Они объяснили ей, что делать: подсыпать Маршу порошки, которые помогут отвести порчу. Это было абсолютно необходимо, сказал Ларби, мрачно глядя на меня. Даже если бы сеньор согласился снять глаз (а, разумеется, Мериам с ним ни за что бы об этом не заговорила), сам это сделать он бы не смог. То, что она подсыпала, не могло ему повредить; это было просто лекарство, чтобы его успокоить: так что когда придет время снять заклятье, он бы не сопротивлялся.

Как-то раз Марш рассказал Ларби о своих подозрениях, что Мериам подсыпает ему в еду снотворное, и просил его быть бдительным. Бумага о выплатах Ларби была подписана, чтобы заручиться его поддержкой. Поскольку Ларби считал, что смеси, которыми Мериам потчует хозяина, относительно безвредны, он разубедил Марша, а ей разрешил и дальше давать ему снадобья.

Ларби устал сидеть на корточках, резко встал и принялся бродить взад-вперед, стараясь ступать в центр каждой плиты.

— Когда ему пришлось поехать в больницу в Лондон, я сказал ей: «Видишь, он из-за тебя заболел. А вдруг он не вернется? Ты никогда не снимешь порчу». Она огорчилась. «Я сделала, что могла, — сказала она. — На все воля Аллаха».

Когда Марш все-таки приехал в Танжер, Ларби убедил ее поскорее довести дело до конца, раз уж ей так повезло, что он вернулся. По его словам, он думал, что для здоровья сеньора будет лучше, если лечение закончится поскорее.

Пока он говорил, я не задавал вопросов: я старался, чтобы на моем лице ничего не отразилось, подозревая, что он замолчит, если заметит хоть малейшее неодобрение. Солнце скрылось за деревьями, во дворике стало зябко. Мне очень хотелось встать и пройтись взад-вперед, как он, но я решил, что и это заставит его замолчать. Если один раз прервать поток, он может не возобновиться.

Вскоре Маршу стало еще хуже, у него начались жуткие боли в желудке и почках. Он не вставал с постели, и Ларби приносил ему пищу. Увидев, что он не может встать даже в туалет, Мериам решила, что пришло время избавиться от сглаза. В ту же ночь, когда фкихпровел церемонию в ее доме в присутствии девочки-калеки, четверо родственников Мериам поднялись к Джамаа-эль-Мокре.

— Когда я увидел, что они идут, я сел на мотоцикл и уехал в город. Я не хотел быть тут, когда они это делают. Я тут не при чем.

Ларби остановился и потер руки. Я услышал, как в деревьях зашумел юго-западный ветер — как раз пришел его час.

— Пойдем, покажу кое-что, — сказал Ларби.

Мы поднялись по ступеням за домом и оказались на террасе с увитой цветами беседкой. За нами была лужайка и стена деревьев.

— Ему потом было очень плохо два дня. Он все просил, чтобы я позвонил его английскому врачу:

— А ты не позвонил?

Ларби перестал шагать и посмотрел на меня.

— Мне надо было сначала все убрать. Мериам не хотела к нему прикасаться. Это было в сезон дождей. Он был весь в грязи и крови, когда я вернулся. На следующий день я вымыл его в ванной и поменял ему простыни и одеяла. И убрался в доме, потому что они натоптали, когда тащили его назад. Пойдем. Покажу, куда они его отнесли.

Мы пересекли лужайку и двинулись по густой траве у опушки леса. Тропинка свернула направо через заросли, и мы двинулись по ней, перебираясь через камни и поваленные деревья, пока не добрались до старого каменного колодца. Я перегнулся через край и увидел далеко внизу крошечный кружок неба.

— Им пришлось тащить его сюда, понимаете, и держать над колодцем, пока они резали знаки у него на ногах, чтобы кровь падала прямо в воду. Нехорошо, если она попадет на край колодца. Им надо было сделать те же знаки, которые фкихнарисовал на бумаге для девочки. Это трудно, когда темно и дождь. Но они все сделали. Я видел разрезы, когда купал его.