Полночные размышления семейного терапевта
Шрифт:
Я как собственный родитель
Последние годы меня все больше занимает рассказ о том, как Платона попросили кратко выразить самую суть «Диалогов», и он, пребывая на смертном одре, загадочно ответил: «Учиться умирать». Это представляется мне логичной психотерапией. Постепенно я собрал свои попытки умертвить или, если хотите, торжественно похоронить жившие в фантазии возвышенные мечтания и глубокие разочарования. Например, мои прежние мечты о карьере администратора были отчасти убиты десятью годами ответственного положения, отчасти задушены тем годом, когда я был президентом Американской психиатрической ассоциации (Френсис Харпер, который являлся тогда фактическим президентом, может это понять). Переехав в Мэдисон, я заявил, что не хочу заниматься администрированием. Это означало:
В новой жизни в Мэдисоне я узнал парусники. Собрав нужное снаряжение, начал мечтать о путешествии через Атлантический океан. Постепенно я осознал, что необходимая тренировка навигационных навыков, время, деньги, — все это не увязывается с моей работой и моими радостями жизни, и сначала мне стало грустно. Позднее, когда я убедился, что могу принять эту смерть, с новой свободой стал наслаждаться путешествиями на паруснике вместе с женой по нашему озеру. Преодолев тоску, другими словами, превзойдя самоубийство мечты, я стал больше радоваться жизни.
Еще более важные, но не поддающиеся описанию вещи постоянно происходят между мною и семьями в моем частном офисе или в клинике. Родители, их родители, братья и сестры, супруги, дети приходят и «заводят» мое восприятие, порождают удовольствие, извлекают воспоминания о собственной семье, по четырем поколениям которой я совершаю свое плавание.
Я открыл, что самоубийство планируется в трех поколениях семьи. Раз отец не кормил Джо, какого черта он будет кормить своего сына. Если мать не могла наслаждаться близостью, ее дочь Мэри также не будет чувствовать себя вправе наслаждаться близостью. Я открыл, что необусловленное принятие можно получить только от ребенка, да и то не старше девяти месяцев от роду. Каждое такое открытие — как бы часть меня. Все свободнее кидая в общий котел семейной терапии кусочки и частицы своих фантазий, я борюсь за то, чтобы стать родителем самому себе, чтобы готовиться к смерти и учиться умирать, что парадоксальным образом означает — жить полнее в сегодняшнем дне в его сегодняшней радости.
Избавление от власти мифов
Нарциссизм — это способность смотреть на свой образ, созданный тобою, родителями, родственниками или друзьями, и вырваться из этого мифа. «Мама думала, что я стану президентом. P.S. Только не сказала, президентом чего!» То, что она проецировала на меня, стало моим бредом, и выйти из него было важной частью борьбы за индивидуацию. Параллельно я носил в себе миф: моя мать — сверхъестественная женщина. Она может передвигать громадные кресла, готовить чудесную еду; если она целует мои раны, они перестают болеть. В моей голове мать превратилась в миф, а когда миф не сбывался или не воплощался, виноваты были обстоятельства. Миф оставался неприкосновенным.
В психотерапии встает вопрос, как демифологизировать мать и как демифологизировать своих близких для того, чтобы сделать первый шаг к собственной демифологизации.
В своем профессиональном мире я сам создаю среду для зарождения мифа обо мне, мифа, живущего в людях и группах. А затем я страдаю от изоляции и одиночества, от ужаса, что личность исчезнет и останется только миф. Загадочно, кто эти «они», мои мифотворцы? «Они» — это те, кого я сам настраиваю воспринимать меня опреде-ленным образом. Вопрос не в том, почему они это сделали — ведь я сам писал сценарий, — вопрос в том, как их остановить? Как освободиться от этого одиночества? Страх, что меня осудят, унизят, отвергнут, заставляет создавать миф, воображаемое присутствие, защищающее меня и делающее невидимым. Я проигрывал миф «герой семьи» для родителей, был «ответственным работником» для детей; меньше, быть может, играл такие роли для жены, но зато больше — для публики. Конечно, с мифом порвать гораздо тяжелее тому, кто сам в него верит.
Как можно разрушить свой миф о себе? Отчасти — с помощью смеха, отчасти — дав ему столкнуться с реальностью или напав на него с антимифом (например: «Как замечательно, что Фрейд мочил штанишки!»). Развивать чувство абсурда, способность хохотать над мифом, наслаждаться им как забавой, не становясь при этом его рабом и не принимая всерьез. Может быть, самый надежный способ
Моя жена — мой ко-терапевт
Моя жена Мюриэл — я могу об этом сказать сегодня, прожив вместе пятьдесят лет, — с самого начала путешествия в мир психотерапии была моим тайным консультантом и супервизором. Она не получила профессиональной подготовки, но воспитала шестерых детей и, разумеется, поддерживала и ободряла меня в непрерывных сражениях на профессиональном поле. В этом смысле она всегда была ко-терапевтом, хотя я никогда не обсуждал с ней подробностей работы. Моя профессиональная паника к концу рабочего дня, разговоры о сложных пациентах сделали ее системой поддержки. Что еще важнее, для меня работа — это функция, роль, и мое участие в семейной терапии, в подготовке стажеров, в обучении студентов были не столь значимы, как ее забота и расспросы. Пока положение мужа и жены продвигало нас все больше и больше к равенству, тайные игры в жену-маму и мужа-ребенка давали Мюриэл огромную власть. Кроме того, мы были родителями, и бесконечные наши взаимодействия с одним, двумя, тремя, четырьмя, пятью, шестью детьми настолько поглощали нас, что профессиональная жизнь отходила на второй план.
Я за все эти годы совершенствовался в роли психотерапевта, которую сейчас понимаю как роль приемного родителя. То, что делала Мюриэл, было не столько ролью, сколько глубокой самоотдачей и выражением личности. Поэтому занятия Мюриэл для нее самой были гораздо значимей моей работы в офисе. Когда в 1955 году с отъездом первого ребенка в колледж мы столкнулись с феноменом пустого гнезда, я пригласил Мюриэл побыть ко-терапевтом, — моими пациентами были психотерапевт со своей женой, пришедшие разрешить свои супружеские проблемы. Казалось нечестным предложить им просто профессиональную терапевтическую команду. Естественно, что открытость Мюриэл, ее непосредственность и отсутствие профессиональной холодности оказались очень ценными и, к моему удивлению, она часто была адекватнее ситуации, чем я сам. Ощущение связи между нами стало терапевтичным, терапевтом было наше «Мы». Главное, что пациенты видели настоящих приемных родителей, а не двоих профессионалов, которые притворяются командой, и не одиночку, который по очереди изображает то кормящего, то делового родителя, что сделать нелегко, а то и совсем невозможно.
За последние двадцать лет мы с Мюриэл все больше работали вместе. Наш брак стал метафорой для их брака, а их союз и супружеская война, разумеется, отражают события нашего брака.
Команда, состоящая из мужа и жены, своим единством четче определяет административную сторону взаимоотношений. Например, пациенту (семье) совершенно ясно, что разные организационные решения (о звонках в кризисных ситуациях или об изменениях назначен-ного времени) принимаются всегда с обоими ко-терапевтами. Это не только усиливает команду, но и предохраняет от типичного ожидания материнской любви от каждого терапевта. Кроме того, команда супругов вносит новое измерение честности — основанной не столько на объективности, сколько на взаимной открытости такой терапевтической пары друг для друга. Их теплота — будь то теплота любви и сотрудничества или жар гнева и споров между ними — передается семье. Иными словами, появляется атмосфера любви.
Команда мужа и жены символически оживляет детские переживания, воспоминания о маме и папе. И, наконец, важно понять, что такая команда предоставляет паре или семье возможность лучше познакомиться с синдромом пустого гнезда и помогает пережить вечно новый опыт расставания во всем богатстве его звучания — с отголосками смерти, запустения, окончания важного дела, бегства из дома.
Неведомое никому, кроме тела
В связи с недавней операцией на открытом сердце, я много думаю о вещах, сокрытых от ума и ведомых одному только телу. С этим связан мой давнишний интерес к сновидениям: откуда они берутся? Зачем приходят? Тело знает весь процесс целиком, и надо ясно понимать, что «тело» — не просто синоним «бессознательного». Тело помнит травму рождения. Оно записывает — в мышцах, в своем строении и в физиологии — то, что забыто, то, что мы не узнаем никогда.