Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
Ей-богу, такого писателя мне не приходилось больше видеть!
А главное, от него почему-то сильно разило скипидаром. Запах был до того острый, что просто можно было потерять сознание, если подольше посидеть с таким человеком.
Он, видимо, и сам сознавал всю остроту своего запаха. И, входя в комнату, он просил разрешения слегка приоткрыть форточку.
— Слушайте, товарищ, — сказал я ему, возвращая рукопись, — да, может, вы спутали? Может, вы вовсе, как бы сказать, не писатель?
— Зачем же путать, — уныло сказал он. — Известно — писатель. Беллетрист.
Он заходил ко мне несколько раз. И всякий раз приносил страницы две-три черт знает какой ерунды.
Я несколько попривык к его куриному почерку и стал более внимательно читать. Нет, это была совершеннейшая галиматья. Это была просто неслыханная чушь. Это был какой-то лепет дефективного переростка!
С некоторым испугом отдавал я ему обратно рукописи. Я боялся, как бы он меня не убил за возврат. Уж очень он был мрачный. И усы у него были длинные, разбойничьи.
Однако, он довольно терпимо относился к возврату.
— Значит, для журнала не годится? — спрашивал он. — Печатать нельзя?
— М-да, — говорил я, — навряд ли можно.
Он довольно равнодушно пожимал плечами и неясно говорил:
— Надо, конечно, расстараться.
И уходил.
Всего он заходил ко мне четыре раза. В последний раз он припер с собой довольно объемистую рукопись — страниц на двадцать.
Я тут же, при нем, прочел и просто побледнел от злости.
— Это, — говорю, — товарищ, ну, прямо ни к чертовой матери не годится. Надо же, наконец, понять. Не только печатать — читать совестно. Возьмите обратно. И не приходите больше.
Он строго посмотрел на меня и сказал:
— Дайте тогда расписку.
— Какую расписку?
— Да что не приняли.
— Да на что, — говорю, — тебе, чудак-человек, расписка?
— Да так, — говорит, — все-таки…
Я посмеялся, но расписку дал. Написал, что произведения писателя, такого-то не подходят для печати за малограмотностью.
Он поблагодарил меня и ушел со своей распиской. Дня через три он снова прибежал ко мне. Он был несколько не в себе. Он протянул назад свою расписку и сказал:
— Надо на бланке и чтоб печать. Нельзя такие расписки выдавать.
Тут я припер этого человека к стене. Я просто велел объяснить, на кой дьявол ему нужна расписка. Я ему сказал, что я человек частный и сам никаких печатей на руках не имею.
Тогда, несколько путаясь и сморкаясь в свою толстовку, он объяснил.
— Что ж, — сказал он, — человек я, конечно, небогатый. Гуталин делаю. Производство, конечно, маленькое — только что кормиться. И если, — говорит, — меня налогом обложить, то я в трубу свободно вылечу. Или за квартиру платить не могу, как торговец. А в доме говорят: «Какая у тебя профессия? Какую тебе цену определить?» Я говорю: «Какая профессия — литератор». «Неси, — говорят, — сукин сын, удостоверение. Фининспектор тоже с нас требует». — «Бюрократизм, — говорю, — какой. Ладно, достану». Чего теперь делать?
— Да уж, — говорю, — не знаю.
Он потоптался в нерешительности и ушел. Фамилию свою он просил никому не говорить. Черт с ним, не скажу.
Свадьба
Конечно, Володька Завитушкин немного поторопился. Был такой грешок.
Володька, можно сказать, толком и не разглядел своей невесты. Он, по совести говоря, без шляпки и без пальто ее никогда даже и не видел. Потому, все главные события на улице развернулись.
А что перед самой свадьбой Володька Завитушкин заходил со своей невестой к ее мамаше представляться, так он не раздеваясь представился. В прихожей. Так сказать, на ходу.
А познакомился Володя Завитушкин со своей невестой в трамвае.
Сидит он в трамвае и вдруг видит — перед ним этакая барышня вырисовывается. Такая ничего себе барышня, аккуратненькая. В зимнем пальто.
И стоит эта самая барышня в зимнем своем пальто перед Володькой и за ремешок рукой держится, чтоб пассажиры ее не опрокинули. А другой рукой пакет к груди прижимает. А в трамвае, конечно, давка. Пихаются. Стоять, прямо сказать, нехорошо. Вот Володька ее и пожалел.
— Присаживайтесь, — говорит, — ко мне на одно колено, все легче ехать.
— Да нет, — говорит, — мерси.
— Ну, так, — говорит, — давайте тогда пакет. Кладите мне на колени, не стесняйтесь. Все легче будет стоять.
Нет, видит, и пакета не дает. Или пугается, чтоб не упер. Или еще что.
Глянул на нее Володя Завитушкин еще раз и прямо обалдел.
«Господи, — думает, — какие миловидные барышни в трамваях ездиют».
Едут так они две остановки. Три. Четыре. Наконец, видит Завитушкин — барышня к выходу тискается. Тоже и Володька встал. Тут у выхода, значит, у них знакомство и состоялось.
Познакомились. Пошли вместе. И так у них все это быстро и без затрат обернулось, что через два дня Володька Завитушкин и предложенье ей сделал.
Или она сразу согласилась, или нет, но только на третий день пошли они в гражданский подотдел и записались.
Записались они в ЗАГСе, а после записи и развернулись главные события.
После записи пошли молодые на квартиру к мамаше. Там, конечно, полная суматоха. Стол накрывают. Гостей много. И, вообще, семейное торжество — молодых ждут.
И какие-то разные барышни и кавалеры по комнате суетятся, приборы ставят и пробки открывают.
А свою молодую супругу Володька Завитушкин еще в прихожей потерял из виду.
Сразу его, как на грех, обступили разные мамаши и родственники, начали его поздравлять и в комнату тащить.
Привели его в комнату, разговаривают, руку жмут, расспрашивают, в каком, дескать, союзе находится.
Только видит Володька — не разобрать ему, где его молодая жена. Девиц в комнате много. Все вертятся, все мотаются, ну, прямо с улицы, со свету, хоть убей, не разобрать.