Полное собрание сочинений в трех томах. Том 1

Мольер Жан-Батист

Арнольф.

Да, а с камнем приключенье Лишь с толку сбило вас напрасно.

Орас.

Без сомненья. Сообразил я вмиг, что за стеной сидит Все тот же опекун и всем руководит. Но что и мне и вам покажется престранно, Так это оборот события нежданный. Свершила смелый шаг красавица моя. При простоте ее так изумлен был я! Да, правду говорят: любовь — учитель чудный, Чем не был никогда — с любовью стать нетрудно, И стоит выслушать ее немой урок — Переменяешь нрав, притом в кратчайший срок. Любовь хитра, и ей дороги все не тесны, Порою действия ее почти чудесны. Ей щедрого создать возможно из скупца, Из зверя — кроткого, из труса — храбреца; Она в ленивого живой огонь вселяет И остроумием невинность наделяет. Агнеса —

вот пример блистательный для вас. Вот что сказала мне она в прощальный час: «Уйдите! Кончены отныне посещенья, Я знаю вас и так, и вот вам подтвержденье». Тут камень полетел, уже известный вам, А с камнем падает письмо к моим ногам. Как я был восхищен, найдя соединенье Поступков таковых в милых слов значенья! Удивлены теперь, конечно, оба мы, Но где, когда любовь не изощрит умы? Да, если в сердце жар любовный запылает, Достигнет сердце вмиг всего, чего желает. Ну как вам нравится история письма? Иль не дивитесь вы сей ловкости ума? Подумайте, сеньер, в какой глупейшей роли Пред нами предстает ревнивец поневоле! Умора!

Арнольф.

Да, смешно.

Орас.

Посмейтесь же со мной!

Арнольф принужденно смеется.

Теперь, вооружась на пыл любовный мой, Здесь окопался он и камнями кидает, Как будто приступа на крепость ожидает. Я вижу: на него нашел такой испуг, Что на борьбу со мной он поднял даже слуг И замыслом своим воинственным морочит И ту, кого держать в неведении хочет. Так вот, хотя его нечаянный возврат Немало создает любви моей преград, Все это для меня изрядная потеха. Подумать обо всем я не могу без смеха. Что ж, не забавна вам история моя?

Арнольф (с принужденным смехом).

Как видите, смеюсь по мере сил и я.

Орас.

Вам, другу моему, письмо прочту я смело. Что сердце чувствует, она сказать сумела. Как речь ее полна особой доброты, Чистейшей нежности, сердечной простоты, Как трогателен слог, которым без обмана Отражена в словах любви невинной рана!

Арнольф (в сторону).

Ах, тварь негодная! Вот грамотности плод! Я так и знал: она к добру не приведет.

Орас (читает).

«Я хочу писать Вам, но не знаю, как за это взяться. У меня много разных мыслей, и я хотела бы, чтобы Вы их знали, но не возьму в толк, как Вам их передать, а на слова свои не надеюсь. Я начинаю понимать, что меня до сих пор держали в неведении, и боюсь учинить что-нибудь недолжное или сказать больше, чем следует. По правде говоря, я не знаю, что Вы со мной сделали, но чувствую, что для меня нож острый — по наущению других причинить Вам неприятность; мне стоило бы величайшего труда расстаться с Вами, я была бы счастлива принадлежать Вам. Может быть, и не следует этого говорить, но я не могу удержаться; мне бы хотелось, чтобы все произошло само собой. Меня уверяют, что все молодые люди — обманщики, что не надо их слушать и что все Ваши речи лживы. Но я не допускаю этой мысли, клянусь Вам; Ваши слова меня трогают, я никак не могу поверить, что это неправда. Будьте со мной откровенны; ведь обмануть меня при моей простоте — это великий грех, и я, наверно, умерла бы тогда от горя».

Арнольф.

Ах, сука!

Орас.

Что?

Арнольф.

Нет, так, закашлялся немного.

Орас.

Ну где встречали вы такую прелесть слога? Как ни калечил гнет ее опекуна, А все же здесь душа чудесная видна. Не преступленье ли — рукою самовластной Стараться отравить родник души прекрасной, Тупить неведеньем, духовной слепотой Ум, изумляющий прозрачной чистотой? Любовь завесы все, конечно, уничтожит, И, если мне звезда счастливая поможет, Я, кажется, могу надеяться теперь, Что этот гад, палач, мерзавец, дикий зверь…

Арнольф.

Прощайте!

Орас.

Как, уже?

Арнольф.

Я должен распрощаться. Есть дело спешное, я должен им заняться.

Орас.

Но посоветуйте — ведь вы ж сосед притом, — Каким бы способом проникнуть в этот дом? Я не стесняюсь вас, но это и понятно: Друг другу услужить друзьям всегда приятно. А я лишь издали туда смотреть могу. Положим, знаю я служанку и слугу, Но, как ни пробовал я подойти к ним снова, Они по-прежнему глядят весьма сурово. Старушка тут была для этих дел одна, Сверхчеловечески поистине умна. Ее-то я имел, конечно, на примете, Но вот четыре дня, как нет ее на свете. Так не поможете ль? Хоть укажите путь!

Арнольф.

Не знаю. Без меня найдете как-нибудь.

Орас.

Прощайте ж! Видите? Я все вам открываю.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Арнольф один.

Арнольф.

Какую муку я в сей миг переживаю! Как трудно было мне досаду подавить! Простушка ли могла так ловко поступить! Свой нрав обманщица передо мной таила! Иль бесом вселена в нее такая сила? Проклятое письмо терзает сердце мне. Предатель овладел ее душой вполне, Связался крепко с ней, убив мое влиянье, — Вот что мне острый нож и смертное страданье! Надежду потеряв, вдвойне страдаю я: Не меньше, чем любовь, задета честь моя. Бешусь я, чувствуя: соперник мой опасен; Бешусь и оттого, что мой надзор напрасен. За своеволие и наказать легко: Пускай она зайдет как хочет далеко — Я буду отомщен, когда себя погубит. Но кто без горечи теряет то, что любит? Я философствовал, идя на этот брак, А в прелести ее влюбился, как дурак. Ну что в ней? Сирота, без денег, без защиты… И вот мои труды и доброта забыты, А я, обманщицу без памяти любя, Любовью горестной терзаю сам себя. Не стыдно ли, глупец? Терпеть не в силах доле, Я по щекам хлестать готов себя до боли. Я лишь на миг войду, лишь только поглядеть, Сумеет ли собой преступница владеть. О небо, сохрани мой лоб от злой напасти! А коль не избежать мне этой лютой части, Пошли по крайности мне для подобных дел Спокойствие души — разумнейших удел!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Арнольф один.

Арнольф.

Признаться, мне никак на месте не сидится, От тысячи забот все голова кружится. Не знаю, где и как порядок навести, Чтоб волокиту сбить с надежного пути. Как выдержать мой взгляд обманщица умела! Она не смущена, свершив дурное дело, И, право, кажется, умри я перед ней, Она б не тронулась и гибелью моей. Чем более она спокойный вид хранила, Тем больше желчь меня, я чувствовал, мутила, Но и кипучий гнев и пламенный порыв Удвоить лишь могли моей любви прилив. Пусть был я зол, сердит, пусть мучился напрасно — Ни разу не была она такой прекрасной, Ни разу взор ее так сердце не пронзал, Ни разу я ее так страстно не желал. И вот я чувствую, что если все пропало, То вгонит прямо в гроб меня моя опала. Как! Воспитанием ее руководить, За нею ласково, заботливо следить, Ей с детства дать и кров, и пищу, и одежду, Лелеять в ней свою нежнейшую надежду, С волненьем созерцать ее красы расцвет И для себя беречь ее тринадцать лет, Чтоб сердце отдала она молокососу, Чтоб он ее украл едва не из-под носу, В то время как почти свершен меж нами брак! Нет, черт возьми вас, нет! Я не такой дурак. Нет, вы повертитесь! Я потружусь порядком, Но не оставлю вас в мечтанье вашем сладком И больше над собой смеяться я не дам.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Арнольф, нотариус.

Нотариус.

Ах, вот он! Здравствуйте! Я направляюсь к вам Для заключения контракта самолично.

Арнольф (не видя его).

Как к делу приступить?

Нотариус.

По форме, как обычно.

Арнольф (не видя его).

Предосторожности должны меня спасти.

Нотариус.

Ваш интерес во всем намерен я блюсти.

Арнольф (не видя его).

Нужны гарантии, ведь может все случиться.

Нотариус.

Всецело на меня должны вы положиться. А если вас начнут сомнения страшить, Один вам дам совет: с распиской не спешить.