Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
Шрифт:
Вертолет вез охотников. Приближался великий ход диких оленей. Речка была у них на пути. И охотники загодя занимали позицию — бить оленей на переправах.
В нужных местах машина наша снижалась, морщила ветром воду в реке, пригибала к земле желтые травы и белые звезды пушицы. Чуть касаясь земли, вертолет зависал, и в открытую дверь на землю прыгал механик Миша. Прижимая к голове растрепанный ветром чуб, он пробовал твердость земли ногами, глядел, пригибаясь, — все ли надежно у нас под колесами, — и радостно, взмахом руки разрешал вертолету коснуться
Иногда мы сразу же улетали, оставив на берегу Пясины человека с ружьем. В других местах командир выключал двигатель и, дав винту замереть, выпускал нас всех поразмяться.
В долгом этом полете запомнились мне не столько охотники, сколько пилоты. Их было трое. Возрастом — разные, и характер сквозил у каждого свой. Но была в их работе не просто необходимая четкая слаженность, а что-то большее. И это большее ощущалось как радость, которая передалась и мне, пассажиру. Командир дал наушники, и мы сквозь грохот машины говорили по радио, хотя сидели почти что рядом.
— Любите летать? — спросил я, заранее зная ответ.
— Люблю, — кивнул командир.
— И ребята?
— Любят!
Второй пилот, как оказалось, пять лет врачами по причине бронхита не допускался к полетам. И вот четыре недели назад полеты ему разрешили.
— Медовый месяц… — сказал командир.
Второй пилот, безмолвно принимавший участие в нашем радиоразговоре, благодарно кивнул: «Медовый!»
Командир хорошо понимал, что чувствует в этом долгом интересном полете младший его напарник. Он полностью дал ему управленье. Сам только зорко посматривал за приборами.
Третий член экипажа — механик — тоже летал всего месяц. Он пробовал силы после училища. И на мальчишеском лице его читалось все, что испытывала душа. На борту были у него невидимые мне обязанности. Но вся энергия молодого механика выливалась в моменты, когда вертолет зависал и за механиком, прыгнувшим в дверь, было последнее слово: садиться или не садиться.
— Прямо как дирижер! — дружелюбно пошутил командир, когда на обратном пути в Дудинку мы садились у домика рыбаков.
Сам командир, Виктор Иванович Иценко, летает уже девятнадцатый год. И все тут, на Севере, — сначала в Якутии, теперь на Таймыре. Однообразная для новичка тундра ему знакома, как домашняя скатерть.
— Юра, чуть влево, покажем гостю озеро с лебедями…
Минут через пять мы действительно видим взлетевших с синей воды белых птиц.
— Вот эти озера без рыбы — до дна промерзают. А то, небольшое — с рыбой… Как думаете, сколько верст до той вон красной горушки?.. Нет, ошиблись, не менее ста километров…
Родом командир из сельской лесной Черниговщины, с реки Остер.
— Не скучно ли командиру в этих местах?
Двадцать без малого лет — это ведь больше, чем половина жизни, когда человеку дано летать. И тундра, тундра…
В наушниках слышен треск, скороговорка короткой связи с Дудинкой. И тут же — ответ на вопрос.
— Нет, не скучно! Конечно, много на родине дорогого — лес, речка, тепло, родня. Но из отпуска в эту тундру возвращаюсь всегда с охотой. С радостью!
— Привычка?
— Может быть. Но, поглядите, у этой земли разве нет своей красоты?! Магнитом тянет здешняя тишина, тянут пространства, что-то еще — не сразу и скажешь…
— Может, особая нужность людям? Я видел, как встречали вертолет рыбаки.
— Да-да. Возможно, это самое главное. Тут очень остро чувствуешь, как ты нужен, как ждут, как рады тебе. Садишься на иной точке, и тебя целует, да, целует от радости какой-нибудь обросший щетиной детина…
Мне объяснять все это не надо. За тридцать лет журналистской работы, начало которой как раз совпало с появлением вертолетов, сколько тысяч верст налетал я в местах, как правило, отдаленных, глухих, бездорожных! Сколько раз с небольшой высоты, сидя рядом вот так с пилотом, видел я тундру, горы, тайгу, ледяные массивы, островки в море, сухие песни, сердцевину вулканов. Сколько раз приходилось, сидя у таежного костерка в каком-нибудь на карте не означенном месте, с надеждою слушать: летит? Не летит?.. Летит!!!
Вспоминаю пилотов. Разные, молодые и уже с сединой. Всегда простые, открытые, неизбалованные комфортом. Летают всегда охотно.
Летают они пониже аэропланов. И вся их жизнь, весь быт к земле приближены максимально. Обедают часто «чем бог послал» где-нибудь у костра, нередко сами — «скорее, погода уже на пределе!» — затаскивают в вертолет грузы, ночуют в условиях, именуемых экспедиционными, садятся, где не ступала нога человека. И это все им по молодости даже нравится, в работе они чувствуют себя исследователями.
Никто лучше этих людей не понимает журналистские наши заботы. Арендовать вертолет для всякой редакции — дело накладное. Однако много летаем. Летаем их доброй волей — сажают, как шоферы попутного грузовика, понимая, что имеют дело с таким же бродягой, как они сами.
Расстаешься с ними всегда исполненный благодарностью. С некоторыми переписываешься, некоторые стали друзьями. Их облик в памяти у меня соединяется с лицом Виктора Ивановича Иценко. Я снял его на стоянке у рыбаков, когда едва ли не каждому из встречавших он доставал из кабины гостинец: «Тебе — письмо… ты просил батарейки… тебе — сигареты…».
А в полете, касаясь локтем друг друга, мы продолжали неспешную, с паузами, беседу по радио.
— Куда же завтра?
— О, работы тут, на Таймыре, навалом! Вот днями начнем вывозить школьников из оленьих становищ, потом геологов с точек… грузы — полярникам. Дикий олень пойдет через Пясину — мясо будем возить в Норильск и Дудинку. Зимой — рыба. Ну и вылеты чрезвычайные…
— Как же тут жили раньше без вертолета?
— А так и жили. Геологи, например, на оленях или лошадках тащились. К больному тоже олени везли. Иные скорости были у жизни… А знаете, как местные жители называют нашу машину?.. Вертолетка! — Виктор Иванович оборачивается, и я вижу вот эту его улыбку, улыбку, знакомую всей здешней тундре…