Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Семейное счастие

Толстой Лев Николаевич

– Она съ нимъ и выпьетъ? – спросила Соня.

– Нтъ, съ нимъ нельзя, потому что онъ былъ старый, его нельзя было любить, а волшебница сказала, чтобы съ ровесникомъ выпить, котораго можно любить. Только старый Принцъ, когда узналъ про пузырекъ,¹⁴ очень обрадовался за Принцесу и сталъ учить ее, какъ принять эту воду и какъ угостить ей кого нибудь. Но принцеса отвдала немножко своей водицы, изъ голубенькой, и, чтобъ попробовать и посмяться, подлила потихоньку въ супъ, из красненькой, старому принцу. Принцъ былъ уже старый хрнъ.

– Хрнъ! – засмялась Соня.

– Да, старый хрнъ, и ему случалось пивать этой воды, онъ зналъ ее вкусъ, и она уже мало дйствовала на него. Но это ему было ужасно пріятно. Онъ зналъ, что вредно, a сълъ

целую тарелку супу. Однако ему стало немного больно.

– Животъ заболлъ?

– Да, а главное – ему жалко стало Принцесу, что она такъ, изъ любопытства, потеряетъ свое счастье. Онъ не сталъ больше сть супу и говоритъ ей: вдь я знаю, чт`o вы сдлали, вы мн подлили волшебной водицы, а помните, что вамъ сказала волшебница, – чтобъ пить и давать пить всю разомъ; а то будетъ худо. Вамъ худо, а не мн, я уже привыкъ и мн не почемъ, а вы растратите даромъ, жалть будете, потомъ не воротите. A позжайте-ка лучше въ другое государство и сыщите себ хорошаго принца и все ему дайте выпить, тогда я опять буду у васъ супъ сть, а то ни чаю, ни супу, ни воды, ни вишень отъ васъ сть не стану. – Всталъ и ухалъ.>

* № 5 (I ред.).

– Какже, неужели вы никогда не говорили: – Я васъ люблю, – спросила я смясь.

– Не говорилъ и не буду говорить наврное и на колно одно не становился и не буду, – отвчалъ онъ.

– Какіе вы пустяки говорите, – сказала я ршительно.

– Вотъ те на, – проговорилъ онъ.

Мы съ Машей засмялись.

– А знаете, что я нынче замтила, сказала я: – Вы ужасно ненатуральны. Вы самыя простыя вещи хотите сдлать еще проще и отъ этаго запутываете ихъ.

– Вотъ воспитанница какъ своего учителя учитъ! – сказала Маша.

– И я знаю отчего, – сказалъ онъ.

– Отчего?

– Знаю.

– Ну разскажите.

– Вдь это не легко, – сказалъ онъ, не глядя на меня.

– Ну дайте понять, я, право, ничего не понимаю.

– Хорошо, постараюсь. – Онъ задумался. – Я вамъ исторію разскажу, – и онъ взглянулъ на меня.

– Разскажи, разскажи исторію, – сказала Соня и сла къ нему на колни. Онъ обращался къ ней и не смотрлъ на меня.

– Ну, какъ бы вамъ это разсказать, – началъ онъ. – Есть такое царство, въ которомъ вс двочки родятся заряженныя разнымъ вздоромъ – плясками, тряпками, романами и главное кокет<ствомъ и всякой дрянью>. И въ царств этомъ такъ устроено, что двочки эти не могутъ быть счастливы до тхъ поръ, пока они не выпляшутъ весь зарядъ пляски, не выносятъ вс тряпки и, главное, не выкокетничаютъ все кокетство.

– Что такое кокетство? – спросила Соня.

– А ты у Лизы спроси, – отвчалъ онъ.

– Вздоръ, ничего, – сказала я. – Ну....

– Только въ этомъ царств, – продолжалъ онъ, – была такая двочка, славная двочка, очень заряженная всми этими штуками, и у нея былъ другъ одинъ – такъ, старичокъ, учитель, который каждый день ходилъ къ ней и старался потихоньку разряжать ее, чтобы ей легче было. Только разъ пришелъ этотъ учитель, хотлъ посидть съ ней, учить ее, а она какъ обернется къ нему, какъ выстрлитъ въ него, такъ что ему и больно немножко сдлалось, а главное онъ испугался, чтобъ она себ вреда не сдлала. Онъ и говоритъ: – Зачмъ вы въ меня стрляете, я вдь съ вами не воюю, вы стрляйте въ другихъ, а то ужъ я лучше уду отъ васъ. – А она такъ разсердилась, что стрляетъ себ и ничего слышать не хочетъ и все думаетъ, что это очень просто, и что напрасно старичокъ ее учитъ. Стрлять хочется, ну и стрляй. Старичокъ подумалъ, подумалъ да взялъ и ухалъ отъ нее. – Дай, говоритъ, вамъ Богъ счастья, а ужъ я вамъ не товарищъ, коли вы такъ хотите со мной обращаться.

Голосъ его немного дрожалъ, когда онъ кончилъ, и все время онъ избгалъ моего взгляда.

– И вся? – спросила Соня.

– Вся.

– Ну, это не хороша. А что же двочка? – сказала она.

– Посл разскажу, когда увижу, – сказалъ онъ и всталъ.

Онъ смущенно улыбался и взглянулъ на меня, какъ будто ему совстно было за то, что онъ сказалъ. Я ничего не могла говорить и чувствовала, что неестественный румянецъ стоитъ на моихъ щекахъ. Мне страшно и больно, и досадно на него было. Тысячи мыслей кружились въ моей голов, мн хотлось и по своему закончить сказку, хотлось сказать

ему, что онъ видитъ то, чего нтъ, и все ищетъ трудностей, гд все ясно и легко, но что-то сковывало мой языкъ, и я только смотрла на него. Онъ подалъ мн руку и хотлъ уйти.

53-й лист рукописи второй редакции „Семейного счастья“.

Размер подлинника.

Я крпко сжала его руку и страннымъ шопотомъ, который удивилъ меня самое, спросила, когда онъ будетъ…

* № 6 (I ред.).

Былъ успенскій постъ, и я въ то же утро, къ удивленію Маши, объявила, что буду говть, и похала въ Церковь. Онъ ни разу не прізжалъ во всю эту недлю, и я не тревожилась, даже не жалла и спокойно ждала его къ дню моего рожденья. <Никогда ни прежде, ни посл, я не говла такъ искренно и добросовстно.> Я говла для своей души <для Бога>, но отчего не признаться – и, надюсь, Богъ проститъ меня – я говла тоже для него, для того чтобы снять съ себя вс старые грхи, все то, что я длала дурнаго до него, и явиться ему раскаявшейся, спокойной и чистой и достойной его. Въ сравненіи съ свтлымъ состояніемъ моей¹⁵ души какъ черно мн казалось тогда мое дтское невинное прошедшее. Часто въ эту недлю я думала о немъ, но совсмъ не такъ, какъ думала въ ночь, когда узнала про его любовь. Я не желала, не боялась его какъ пре[жде], я была убждена, что онъ мой, и думала о немъ, какъ о себ, невольно примшивая мысль о немъ къ каждой мечт, къ каждой надежд. Подавляющее вліяніе, которое я испытывала въ его присутствіе, изчезало совершенно въ моемъ воображеніи, когда его не было. Я не только чувствовала себя равной ему, но съ высоты того духовнаго настроенія, въ которомъ я находилась эту недлю, я даже спокойно судила и жалла его. Судила за его непростоту и жалла за его притворныя,¹⁶ какъ мн казалось, спокойствіе и холодность.

* № 7 (1 ред.).

<Вотъ какъ я думала тогда о нашей будущей жизни. —

Мы женимся въ деревн, прідутъ его и мои родные, привезутъ музыку из города; дней 5, 6, недлю мы повеселимся, потомъ съ нимъ и съ Машей подемъ къ нему въ его хорошенькой домикъ, который будетъ такой свженькой, веселинькой, съ коврами, гардинами и колонками. Онъ введетъ меня въ мой кабинетъ, убранный, какъ игрушечка, и спроситъ:

– Что, не скучно теб будетъ тутъ со мной, моя фіалочка?

И мы одни будемъ въ комнат. Я обхвачу его руками, я встормошу его волосы.

– Ежели бы тебя не было, мн бы было хорошо, а съ тобой мн везд скучно, – скажу я.

И онъ улыбнется своей улыбкой и уйдетъ, чтобы мн не скучно было съ нимъ и чтобы я не путала его волосы, и я побгу за нимъ черезъ весь домъ и въ садъ, и въ рощу, и нигд не уйти ему отъ меня. Онъ кончитъ свои дла поскоре. Я ему помогу ихъ кончить, и къ зим мы подемъ за границу, и дорогой будемъ одни съ нимъ, только двое сидть в карет, и въ Рим и въ Париж только одни, двое будемъ ходить и здить между толпой, которая будетъ любоваться нами. Такой сильный, мужеств[енный] человкъ и стройная, милая и мило одтая женщина. И везд будутъ радоваться моей красот и говорить, что счастье съ такой женой, съ хорошенькой женой, за которой многимъ бы хотлось поволочиться, ежели бы не видно было, что его однаго она любила и всегда любить будетъ. И ежели будутъ у него заботы, онъ придетъ и раскажетъ ихъ жен, и жена обниметъ его, поцлуетъ добрые глаза, и заботы пройдутъ, и сядетъ жена за фортепьяно и съиграетъ ему то, что онъ любитъ, и онъ потихоньку подкрадется и въ шею поцлуетъ ее. Одна Маша будетъ съ нами везд, и его сестра будетъ моимъ другомъ. И много новыхъ знакомствъ и друзей у меня будетъ. И все, что онъ будетъ любить, буду любить и я. И ничего для меня не будетъ скрыто въ его жизни. Потомъ мн приходило въ голову, что кто-нибудь влюбится въ меня, скажетъ мн, что я хороша или что-нибудь такое, и эта мысль больше всего радовала меня. Я приду, скажу ему: