Ко мне вошел ты. Соблазнитель,Глаза укромно опустив.Ты, милосердый победитель,Со мной был ласков и стыдлив.Склонив на шею мне несмелоДве нежно-огненных руки,Ты тихо погрузил всё телоВ истому пламенной реки.Ты все желанья, всё былоеВ моей душе дыханьем сжег, —И стало в мире нас лишь двое:Твой пленник – я, и ты – мой бог!Ты обострил мне странно зренье,Ты просветил мне дивно слух,И над безмерностью мгновеньяВознес мой окрыленный дух.И всем, во мне дремавшим силам,Ты дал полет, ты дал упор,Ты пламя мне разлил по жилам,Ты пламенем зажег мой взор.Когда ж воскликнул я: «Учитель!Возьми меня навек! я – твой!»Ты улыбался, Соблазнитель,Качая молча головой.
тайного похмельяМое ласкает забытье.Не упоенье, не веселье,Не сладость ласк, не острие.Быть недвижимым, быть безмолвным,Быть скованным... Поверить снам,И предавать палящим волнамСебя, как нежащим губам.Ты мной владеешь, Соблазнитель,Ведешь меня... Я – твой! с тобой!В какую странную обительПлывем мы голубой водой?Спустились лавры и оливыК широким белым ступеням...Продлись, продлись, мой миг счастливый,Дремлю в ладье, у входа в храм...Чья шея, гибкая, газелья,Склонилась на плечо мое?Не упоенье, не веселье,Не сладость ласк, не острие.Нет, ничего мечте не надо!Смотреть в хрустальный небосвод,Дышать одной тобой, усладаЖурчащих и манящих вод!Все позабыть, чем жил я прежде,Восторг стихов, восторг любви...Ты, призрак в голубой одежде,Прекрасный миг останови!Пусть зыблют бледные оливыТень по широким ступеням.Я – недвижимый, я – счастливый,Я предан нежащим губам.Сверкает чье-то ожерельеТак близко... Милая, твое?Не упоенье, не веселье,Не сладость ласк, не острие...
27
Искусственный рай (фр.).
28
Это безмятежное и неподвижное блаженство.
Ш. Бодлер (фр.)
1909—1911
В пустынях
Так вот в какие пустыниТы нас заманил, Соблазнитель!Бесстрастный учительМечты и гордыни,Скорби целитель,ОсвободительОт всех уныний!Эта страна – безвестное Гоби,Где Отчаянье – имя столице!Здесь тихо, как в гробе.В эти границыНе долетают птицы;Степь камениста, даль суха,Кустарник с жесткой листвой,Мох ползучий, седой,Да кусты лопуха...Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,Взорами, в ужасе, даль обводя,Избегая смотреть друг на друга.Одним – смеяться, другим– рыдать,Третьим безмолвствовать, слов: не найдя,Всем – в пределах единого круга!Иные, в упорстве мгновенном,Ищут дороги назад,Кружатся по пустыне холодной,Смущающей очи миражем бессменным,И круги за кругами чертят,Бесплодно, —По своим следамВозвращаясь к нам.Другие, покорно, на острых камняхЛежат и грызут иссохшие руки,Как на прахе брошенный прах,И солнечный диск, громаден и ал,Встает из-за рыжих скал,Из-за грани прежней отчизны,Страны Любви и Жизни,Что стала страной – Вечной Разлуки.У нас бывают экстазы,Когда нежданноМы чувствуем жизнь и силы!Всё меняется странно:Камни горят, как алмазы,Новые всходят на небо светила,Расцветают безвестные розы, —Но, быстро осыпаются грезы,Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,Тупо мы слушаем ветер,Еле качающий дремлющий вереск, —В бессилии...И тогда появляешься ты,Прежний, Юный, Прекрасный,В огненном Маке,Царь Мечты.ВластноНам делаешь знаки,И, едва наступает тишь —Прежний, Прекрасный, Юный, —Голосом нежным, как струны,Нам говоришь:«Я обещал вам восторга мгновенья, —Вы их узнали довольно!Я обещал вам виденья, —Вы приняли их богомольно!Я обещал вам сладости изнеможенья, —Вы их вкусили вполне!Поклонитесь мне!»И, пав на колени,Мы, соблазненная рать,Готовы кричатьВсе гимны хвалений,Веселясь о своем Господине:«Слава, УчительМечты и гордыни!Скорби целитель,ОсвободительОт всех уныний!Да будем в пустынеВерны нашей судьбе!Вне Тебя нам все ненавистно!Служим тебе —Ныне и присно!»
1911
Под мертвой луною
На кладбище старом, пустынном, с сознанием,
полным отравы,
Под мертвой Луною...
К. Бальмонт
В моей стране
В моей стране – покой осенний,Дни отлетевших журавлей,И, словно строгий счет мгновений,Проходят облака над ней.Безмолвно поле, лес безгласен,Один ручей, как прежде, скор.Но странно ясен и прекрасенОмытый холодом простор.Здесь, где весна, как дева, пелаНад свежей зеленью лугов,Где после рожь цвела и зрелаВ святом предчувствии серпов, —Где ночью жгучие зарницыПорой влюбленных стерегли,Где в августе склоняли жницыСвой стан усталый до земли, —Теперь торжественность пустыни,Да ветер, бьющий по кустам,А неба свод, глубоко синий, —Как купол, увенчавший храм!Свершила ты свои обеты,Моя страна! и замкнут круг!Цветы опали, песни спеты,И собран хлеб, и скошен луг.Дыши же радостным покоемНад миром дорогих могил,Как прежде ты дышала зноем,Избытком страсти, буйством сил!Насыться миром и свободой,Как раньше делом и борьбой, —И зимний сон, как всей природой,Пусть долго властвует тобой!С лицом и ясным и суровымУдары снежных вихрей встреть,Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,Иль в неге сладкой умереть!
8 октября 1909
Зерно
Лежу в земле, и сон мой смутен...В открытом поле надо мнойГуляет, волен а беспутен,Январский ветер ледяной,Когда стихает ярость бури,Я знаю: звезд лучистый взорГлядит с темнеющей лазуриНа снежный мертвенный простор.Порой во сне, сквозь толщь земную,Как из другого мира зов,Я глухо слышу, жутко чуюВой голодающих волков.И бредом кажется былое,Когда под солнечным лучомКачалось поле золотое,И я был каплей в море том.Иль день, когда осенней нивойШел бодрый сеятель, и мыВо гроб ложились, терпеливоЖдать торжествующей зимы.Лежу в могиле, умираю,Молчанье, мрак со всех сторон...И всё трудней мне верить маю,И всё страшней мой черный сон...
11 ноября 1909
* * *
Цветок засохший, душа моя!Мы снова двое – ты и я.Морская рыба на песке.Рот открыт в предсмертной тоске.Возможно биться, нельзя дышать...Над тихим морем – благодать.Над тихим морем – пустота:Ни дыма, ни паруса, ни креста.Солнечный свет отражает волна,Солнечный луч не достигает дна.Солнечный свет беспощаден и жгуч...Не было, нет, и не будет туч.Беспощаден и жгуч под солнцем песок.Рыбе томиться недолгий срок.Цветок засохший, душа моя!Мы снова двое – ты и я.
<1911>
* * *
Тяжела, бесцветна и пустаНадмогильная плита.Имя стерто, даже рыжий мохИскривился и засох.Маргаритки беленький цветокДоживает краткий срок.Ива наклонила на скамьюТень дрожащую свою,Шелестом старается сказатьПроходящему; «Присядь!»Вдалеке, за серебром ракит,Серебро реки блестит.Сзади – старой церкви вышина,В землю вросшая стена.Над травой немеющих могилВетер веял, и застыл.Застывая, прошептал в тени:«Были бури. Сон настал. Усни!»
<1911>
* * *
Мечты любимые, заветные мечты,Виденья радости – и красоты!Вы спите, нежные, в расписанных гробах,Нетленные, прекрасные, но прах.От ветра и лучей, в молчаньи пирамид,Таимы, – вы храните прежний вид.И только я один, по лестнице крутой,Схожу порой в молитвенный покой.Вы, неподвижные, встречаете меняУлыбкой прежде нежившего дня.Вы мне, безмолвные, спокойствием своим,Вновь говорите: «Рай недостижим!»И долго я смотрю на давние черты,Мечты заветные, мои мечты!И, скорбно уходя, я запираю дверь,Храня мой склеп надежд, мой склеп потерь.Едва коснется день прекрасного лица,Все станет пепл пред взором пришлеца.Мой потаенный храм, мой мир былых годов,Всё станет – ряд расписанных гробов.Пусть жизнь зовет, шумит, пусть новый вьется стяг.Я вас храню. Вас не увидит враг.
1910—1911
Родные степи
Вновь
Я вижу вас, родные степи,
Моя начальная любовь.
Е. Баратынский
По меже
Как ясно, как ласково небо!Как радостно реют стрижиВкруг церкви Бориса и Глеба!По горбику тесной межиИду, и дышу ароматомИ мяты, и зреющей ржи.За полем усатым, не сжатымКосами стучат косари.День медлит пред ярким закатом...Душа, насладись и умри!Всё это так странно знакомо,Как сон, что ласкал до зари.Итак, я вернулся, я – дома?Так здравствуй, июльская тишь,И ты, полевая истома,Убогость соломенных крышИ полосы желтого хлеба!Со свистом проносится стрижВкруг церкви Бориса и Глеба.
1910
Белкино
* * *
В полях забытые усадьбыСвой давний дозирают сон.И церкви сельские, простыеЗабыли про былые свадьбы,Про роскошь барских похорон.Дряхлеют парки вековыеС аллеями душистых лип.Над прудом, где гниют беседки,В тиши, в часы вечеровые,Лишь выпи слышен зыбкий всхлип.Выходит месяц, нежит веткиАкаций, нежит робость струй.Он помнит прошлые затеи,Шелк, кружева, на косах сетки,Смех, шепот, быстрый поцелуй.Теперь всё тихо. По аллееЛишь жаба, волочась, ползетДа еж проходит осторожно...И всё бессильней, всё грустнееСгибаются столбы ворот.Лишь в бурю, осенью, тревожноПарк стонет громко, как больной,Стряхнуть стараясь ужас сонный...Старик! жить дважды невозможно;Ты вдруг проснешься, пробужденныйВнезапно взвизгнувшей пилой!