Полное собрание стихотворений

Фет Афанасий Афанасьевич

Нетленностью божественной одеты, Украсившие свет, В Элизии цари, герои и поэты, А темной черни нет. Сама Судьба, бесстрастный вождь природы, Их зыблет колыбель. Блюсти, хранить и возвышать народы — Вот их тройная цель Равно молчат, в сознании бессилья, Аида мрачный дол И сам Олимп, когда ширяет крылья Юпитера орел. Утратя сон от божеского гласа, При помощи небес Убил и змей, и стойла Авгиаса Очистил Геркулес. И ты, поэт, мечей внимая звуку, Свой подвиг совершил: Ты протянул тому отважно руку, Кто гидру задушил.

Конец 1863 или начало 1864

«Я

повторял: Когда я буду…»

Я повторял: «Когда я буду Богат, богат! К твоим серьгам по изумруду — Какой наряд!» Тобой любуясь ежедневно, Я ждал, — но ты — Всю зиму ты встречала гневно Мои мечты. И только этот вечер майский Я так живу, Как будто сон овеял райский Нас наяву. В моей руке — какое чудо! — Твоя рука, И на траве два изумруда — Два светляка.

1864

Тургеневу («Из мачт и паруса — как честно он служил…»)

Из мачт и паруса — как честно он служил Искусному пловцу под ведром и грозою! — Ты хижину себе воздушную сложил Под очарованной скалою. Тебя пригрел чужой денницы яркий луч, И в откликах твоих мы слышим примиренье; Где телом страждущий пьет животворный ключ, Душе сыскал ты возрожденье. Поэт! и я обрел, чего давно алкал, Скрываясь от толпы бесчинной, Среди родных полей и тень я отыскал И уголок земли пустынной. Привольно, широко, куда ни кинешь взор. Здесь насажу я сад, здесь, здесь поставлю хату! И, плектрон отложа, я взялся за топор И за блестящую лопату. Свершилось! Дом укрыл меня от непогод, Луна и солнце в окна блещет, И, зеленью шумя, деревьев хоровод Ликует жизнью и трепещет. Ни резкий крик глупцов, ни подлый их разгул Сюда не досягнут. Я слышу лишь из саду Лихого табуна сближающийся гул Да крик козы, бегущей к стаду. Здесь песни нежных муз душе моей слышней, Их жадно слушает пустыня, И верь! — хоть изредка из сумрака аллей Ко мне придет моя богиня. Вот здесь, не ведая ни бурь, ни грозных туч Душой, привычною к утратам, Желал бы умереть, как утром лунный луч, Или как солнечный — с закатом.

Утро в степи

Заря восточный свой алтарь Зажгла прозрачными огнями, И песнь дрожит под небесами: «Явися, дня лучистый царь! Мы ждем! Таких немного встреч! Окаймлена шумящей рожью, Через всю степь тебе к подножью Ковер душистый стелет гречь. Смиренно преклонясь челом, Горит алмазами пшеница, Как новобрачная царица Перед державным женихом».

1865

«В пене несется поток…»

В пене несется поток, Ладью обгоняют буруны, Кормчий глядит на восток И будит дрожащие струны. В бурю челнок полетел, Пусть кормчий погибнет в ней шумно, Сердце, могучий, он пел — То сердце, что любит безумно. Много промчалось веков, Сменяя знамена и власти, Много сковали оков Вседневные мелкие страсти. Вынырнул снова поток. Струею серебряной мчало Только лавровый венок, Да мчало ее покрывало.

1866?

«Какой горючий пламень…»

Какой горючий пламень Зарей в такую пору! Кусты и острый камень Сквозят по косогору. Замолк и засыпает Померкший пруд в овраге; лишь ласточка взрезает Нить жемчуга на влаге. Ушли за днем послушно последних туч волокна. О, как под кровлей душно, Хотя раскрыты окна! О нет, такую пытку Переносить не буду; Я знаю, кто в калитку Теперь подходит к пруду.

26 января 1867

«Хотя по-прежнему зеваю…»

Хотя по-прежнему зеваю, Степной Тантал, — Увы, я больше не витаю, Где я витал! У одичалой, непослушной Мечты моей Нет этой поступи воздушной Царицы фей. В лугах поэзии зарями Из тайны слез Не спеют росы жемчугами, А бьет мороз. И замирает вдохновенье В могильной мгле, Как корнеплодное растенье В сухой земле. О, приезжай же светлым утром, Когда наш сад С востока убран перламутром, Как грот наяд. В тени убогого балкона, Без звонких лир, Во славу нимф и Аполлона Устроим пир. Тебе побегов тополь чинный Даст для венца, Когда остудим пеной винной Мы тук тельца. Найду начальный стих пэана Я в честь твою; Не хватит сил допить стакана — Хоть разолью!

январь или февраль 1869

Лизиас и Вакхида

(Идиллия)

Вакхида

О, непонятные, жестокие мужчины! И охлажденье их и страсть к нам — без причины. Семь дней тому назад еще в последний раз Здесь предо мной вздыхал и плакал Лизиас. Я верила, я им гордилась, любовалась. Ты видишь, Пифия? Всё нынче миновалось! Зову — не слушает. Спроси, отворожен Он зельем, что ль, каким? Или обижен он Вакхидой верною? Давно ль, склоня колены, Преследовал меня богач из Митилены, Швырялся золотом, нес мирры, пышных роз, И руку предлагал? — О, сколько горьких слез Мне стоил Лизиас!

Пифия

Я помню, ревновала Его ты к флейтщице. Я знаю, та Цимбала Тяжелокосая с Филлидою-змеей Всегда вдвоем. — Куда ты, Лизиас? Постой! Признайся лучше!

Лизиас

В чем?

Пифия

Я правдой не обижу. Недаром флейтщиц я лезбейских ненавижу. Вот всепобедные сирены! Слушай смех. Ведь не Вакхида я смиренница. При всех Скажу, что видела на днях. Бываю часто На пышных я пирах. Наследник Феофраста Звал ужинать. Он сам красноречив, пригож И ласков. Собрались. В венках вся молодежь, Вся раздушенная; в венке на крайнем ложе С седою бородой мудрец известный тоже Возлег. Мне не забыть сурового лица. Всем хочется речей послушать мудреца… Вдруг флейты ласковой, игривой, вдохновенной, Фригийской флейты зов раздался вожделенный, И легкая, как лань, лезбеянка вошла, Остановилася, всех взором обвела И старцу мудрому, исполнена тревоги, Кудрявой головой, в цветах, поникла в ноги. Но старец ей, смеясь: «Нашла же, где упасть! Беседе рад мудрец, но презирает страсть» — И оттолкнул ее. Смущенная позором, Лезбеянка встает; но флейты страстным хором Зовут танцовщицу, — и вот уже она Несется, кружится, полуобнажена И беззаветного исполнена желанья. Я женщина — и то… Нет, страшные созданья! Смотрю — философ наш, порыва не тая, Встает, кричит: «Все прочь! сюда! она моя!» Вмешался тут Дифил, повеса и гуляка, Поднялся общий шум, и завязалась драка. Венок у мудреца сорвали с головы… Смех! — Вот лезбеянки, ты видишь, каковы. А ты еще ее, Вакхиду, голубицу, Решился променять на флейтщицу-срамницу, На черноглазую Цимбалу.

Вакхида

Нет, постой, Подруга Пифия! Мне хочется самой Ему напомнить ночь, как, веря юным силам, Он пил наперебой с Тразоном и Дифилом. Позвали флейтщиц к вам. — Я не спускала глаз. — Хотя Цимбалу ты поцеловал пять раз, Ты этим лишь себя унизил. Но Филлида! Я всё заметила, не подавая вида, — Как ты глазами ей указывал фиал, Тобою отпитой, как ты рабу шептал, Наполнив вновь его, тайком снести к Филлиде. Нет, вспомнить не могу я о такой обиде! — Как, закусивши плод и видя, что Тразон О Диогене в спор с Дифилом погружен, Ты яблоко швырнул — и на лету поймала Она его, смеясь; потом поцеловала И спрятала. — Ну что? Что скажешь ты теперь?