Полное собрание стихотворений

Фет Афанасий Афанасьевич

Лизиас

Я пьян был и шутил. Нет, Пифия, не верь Ты ревности ее. Ее ты защищаешь, Но скажешь ты не то, когда ты всё узнаешь. Вакхида, выслушай! Довольно я молчал! На ложе с отроком я сам тебя застал!

Вакхида

Меня? О боги! Где? Когда? В какую пору?

Лизиас

Ты знаешь, что, меня строжайшему надзору Отец из-за тебя подвергнув, приказал, Чтоб раб мне по ночам дверей не отпирал. Семь дней тому назад, желаньем истомленный, Позвал Дримона я. Мой сверстник благосклонный Подставил у стены мне спину — и по ней Я перелез. Бегу — и вот

я у дверей Моей возлюбленной. Была уж полночь, пели Вторые петухи. Дверь заперта. Ужели Стучать, греметь? Махну я через двор, — знаком Мне этот путь. Вхожу я ощупью в твой дом, Нащупал я постель.

Вакхида

О боги! Умираю! Что скажет он еще?

Лизиас

Я слухом различаю Дыхание двоих. Сперва мне мысль пришла — Рабыню Лиду спать ты, видно, позвала; Но тихо я впотьмах к вам простираю руки… О Пифия! пойми, какие злые муки Я вынес! Ищущей рукою я напал На кожу нежную: то отрок возлежал, Благоухающий, с обритой головою… О, если б нож тогда случился под рукою! Не смейся, Пифия: ужасен мой рассказ!

Вакхида

И только? Вот за что ты в гневе, Лизиас? То Пифия была.

Пифия

К чему ты всё болтаешь!

Вакхида

Зачем скрывать? Теперь, мой Лизиас, ты знаешь: То Пифия была.

Лизиас

С обритой головой? Ну, скоро ж у нее роскошною косой Успели локоны густые увенчаться! Сам Феникс быстро так не может возрождаться; На бритой голове коса узлом в шесть дней!

Вакхида

Боясь, чтобы болезнь недавняя кудрей Ей не испортила, она без сожаленья Обрилась, — а на ней чужое украшенье. Сними ж его на миг, друг Пифия! Глазам Ревнивец наконец пускай поверит сам. Ты видишь, — вот она, невинная прикраса, А вот и отрок злой, что мучил Лизиаса!

1869

«Когда б в полете скоротечном…»

Когда б в полете скоротечном Того, что призывает жить, Я мог, по выборе сердечном, Любые дни остановить, — Порой, когда томит щедротой Нас сила непонятно чья, На миг пленился б я заботой Детей, прудящих бег ручья, И, поджидая и ревнуя, В пору любви, в тиши ночной, Я под печатью поцелуя Забыл заре воскликнуть: «Стой!» Перед зеленым колыханьем Безбрежных зреющих полей Я б истомился ожиданьем Тяжелых, непосильных дней. Я б ждал, покуда днем бесшумным Замрет тоскливый труд и страх, Когда вся рожь по тесным гумнам Столпится в золотых скирдах.

1870?

Крысы

К хозяину в день стачки Сбежались прачки — И подняли на целый дом Содом. Как трубы медные в ушах у господина Трещат Настасья, Акулина: «Извольте посмотреть на гофренный чепец! Пришел всей прачечной конец! Хоть мыла не клади, не разводи крахмала: От крыс житья не стало. Всю ночь, с зари и до зари, По всем горшкам — и лезут в фонари. Нахальству меры уж не знают: Днем мы работаем — они себе гуляют!» — «А что же делают коты?» — «Помилуйте, разлопались скоты! Придет, мяучит об отвесном. Ну, выдашь; что ж ему за радость в месте тесном С зубастой крысою схватиться? Да троих — Для крыс не по нутру — и нет уже в живых: Замучили». — «Постой! за ум возьмитесь сами! Подумайте! Страшны ведь крысы нам зубами, А зубы точатся у них на всякий час Об корки, сухари и весь сухой запас. Старайтесь кашу есть да пейте больше квасу, Сухого же держать не смейте вы запасу, Чтоб не было над чем им зубы поточить, А чтоб в жилье злодеек не пустить — Какая стирка тут! Работа уж какая! — Сидите день и ночь вы, глазом не мигая, И только бестия к вам выйдет есть иль пить — За хвост ее, за хвост! Не смейте сами бить, А прямо уж ко мне: я разберу всё дело». Не знаю, много ли у прачек уцелело Хозяйского добра; но в доме благодать: Про крыс помину нет и жалоб не слыхать.

1879

«Это утро, радость эта…»

Это утро, радость эта, Эта мощь и дня и света, Этот синий свод, Этот крик и вереницы, Эти стаи, эти птицы, Этот говор вод, Эти ивы и березы, Эти капли — эти слезы, Этот пух — не лист, Эти горы, эти долы, Эти мошки, эти пчелы, Этот зык и свист, Эти зори без затменья, Этот вздох ночной селенья, Эта ночь без сна, Эта мгла и жар постели, Эта дробь и эти трели, Это всё — весна.

1881?

«Заиграли на рояле…»

Заиграли на рояле, И под звон чужих напевов Завертелись, заплясали Изумительные куклы. Блеск нарядов их чудесен — Шелк и звезды золотые. Что за чуткость к ритму песен: Там играют — здесь трепещут. Вид приличен и неробок, А наряды — загляденье; Только жаль, у милых пробок Так тела прямолинейны! Но красой сияют вящей Их роскошные одежды… Что б такой убор блестящий Настоящему поэту!

1882

«Так, он безумствует; то бред воображенья…»

Так, он безумствует; то бред воображенья. Я вижу: верный пес у ног твоих лежит, — Смущают сон его воздушные виденья, И быстрой птице вслед он лает и визжит; Но, гордая, пойми: их бездна разделяет, — Твой беспристрастный ум на помощь я зову: Один томительно настичь свой сон желает, Другой блаженствует и бредит наяву.

Начало 80-х гг.?

Перепел

Глупый перепел, гляди-ка, Рядом тут живет синичка: Как с железной клеткой тихо И умно сжилася птичка! Всё ты рвешься на свободу, Головой толкаясь в клетку, Вот, на место стен железных, Натянули туго сетку. Уж давно поет синичка, Не страшась железных игол, Ты же всё не на свободе, Только лысину напрыгал.

1884

Романс («Угадал — и я взволнован…»)

Угадал — и я взволнован, Ты вошла — и я смущен, Говоришь — я очарован. Ты ли, я ли, или сон? Тонкий запах, шелест платья, — В голове и свет и мгла. Глаз не смею приподнять я, Чтобы в них ты не прочла. Лжет лицо, а речь двояко; Или мальчик я какой? Боже, боже, как, однако, Мне завиден жребий мой!