Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Лучом своих созвучий небо,
Вы рифму, дочь от бога Феба,
Спасали двадцать лет назад,
Как даровитый адвокат,
От клеветы и от наветов
Непоэтических поэтов, [53]–
И я отметить это рад…
В ту невеселую эпоху
Вы дали руку “скомороху”
На обывательском арго -
Поэту русскому большому, [54]
Взглянуть Вы смели “по-иному”
На все новаторство его…
И оттого, –
53
С. Андреевский.
54
К. Бальмонт.
Что Вы, прекрасный чужеземец,
Россию лучше россиян
Познали, Вы клеймились всеми,
Непризнанностью осиян…
Свершали твердо путь свой скользкий
Вы вне пространства, вне времен:
“Онегин” целиком на польский
Не Вами ли переведен?
Пред Вами, витязем в увечьях,
Склонялись правды короли:
Ведь двадцать жизней человечьих
От виселицы Вы спасли! [55]
И ныне, путь свой завершая,
Не по заслугам Вы в тени:
55
Лео Бельмонт – известный в Польше адвокат, поэт, критик и обшеств‹енный› деятель.
Не слишком ли душа большая
В такие маленькие дни?…
Свой тост за Вас провозглашая,
Я говорю: Вы не одни!
Не знаю кто еще, но с Вами
Я вечно впредь наверняка.
И пусть забыты Вы пока,-
Вас благодатными словами
Почтут грядущие века!
1924 г.
НА CMEPTЬ ВАЛЕРИЯ БРЮСОВА
Как жалки ваши шиканья и свист
Над мертвецом, бессмертием согретым:
Ведь этот “богохульный коммунист”
Был в творчестве божественным поэтом!..
Поэт играет мыслью, как дитя,-
Ну как в солдатики играют дети…
Он зачастую шутит, не шутя,
И это так легко понять в поэте…
Он умер оттого, что он, поэт,
Увидел Музу в проститутском гриме.
Он умер оттого, что жизни нет,
А лишь марионетковое джимми…
Нас, избранных, все меньше с каждым днем:
Умолкнул Блок, не слышно Гумилева.
Когда ты с ним останешься вдвоем,
Прости его, самоубийца Львова…
Душа скорбит. Поникла голова.
Смотрю в окно: лес желт, поля нагие.
Как выглядит без Брюсова Москва?
Не так же ли, как без Москвы – Россия?…
Yarnve
l6 окт. 1924 г.
СЕРГЕЮ ПРОКОФЬЕВУ
Перевести Эредиа сонеты -
Заданье конкурса. Недели три
Соревновались в Мюнхене поэты.
Бальмонт и я приглашены в жюри.
Всего же
И двое вас, воистину живых,
Кто этот конкурс, выдумав, устроил,
Кто воевал, и Вы – один из них.
Кому из вас внимала Карменсита?
(У всех своя, и всякий к ней влеком!)
Но победил поэта композитор,
Причем, оружьем первого – стихом.
Я, перечитывая Ваши письма
С десятеричным повсеместно “i”,
Куда искусствик столь искусно втиснул
Мне похвалы, те вспоминаю дни.
И говорю, отчасти на Голгофе,
Отчасти находясь почти в раю:
– Я был бы очень рад, Сергей Прокофьев,
В Эстийском с Вами встретиться краю.
1927 г.
В БЛОКНОТ ПРИНЦУ ЛИЛИИ
О вы, Принц Лилии, столь белой,
Как белы облака в раю,
Вы, в северном моем краю
Очаровавший изабеллой
Тоску по южному мою,-
Для Вас, от скорби оробелый,
Я так раздумчиво пою.
Я вижу нынешнее лето
В деревне той, где мать моя
Дождалась вечного жилья,
Где снежной пеленой одета
Ее могила, где земля,
Мне чуждая, родною стала,
Где мне всегда недоставало
Спокойствия из-за куска,
Где униженье и тоска…
Но были миги, – правда, миги,-
Когда и там я был собой:
Средь пасмурности голубой
Я вечные твердить мог книги,
Борясь с неласковой судьбой.
Моя звезда меня хранила:
Удачи тмили всю нужду.
Я мог сказать надежно: “Жду”
Не как какой-нибудь Данила,
А как избранник Божества.
За благодатные слова
Мне были прощены все злые.
Да, в ближнего вонзить иглы я
Не мог, и, если чрез семь лет
Расстался с женщиной, с которой
Я счастье кратко знал, нескорый
Финал порукой, что поэт
Тогда решается расстаться,
Когда нельзя уж вместе быть.
Ее не может позабыть
Душа трагичного паяца:
Мне той потери не избыть.
Я так любил свою деревню,
Где прожил пять форельных лет
И где мне жизни больше нет.
Я ныне покидаю землю,
Где мать погребена моя,
И ты, любимая Мария,
Утеряна мной навсегда.
Мне стоит страшного труда
Забыть просторы волевые,-
Вас, милой Эстии края!
Забрызгано людскою грязью
Священное, – темны пути,”
Я говорю теперь “прости”
Прекраснейшему безобразью…
Jь rve, 23.XI. 1921 г.
ЗИНАИДЕ ЮРЬЕВСКОЙ
Она поступила, как Тоска!
Что броситься в пропасть ее побудило? Тоска,
О чем говорят серебристые пряди виска
У женщин нестарых, о чем подтверждает прическа,
Тоскующая уязвляющею сединой,
Такой неуместной и горестно-красноречивой…
Была ли несчастной – не знаю. Но только
счастливой
Исканьем забвенья бросалась с горы ледяной.
1925