Полное собрание стихотворений

Надсон Семен Яковлевич

6

Куда уйти от черных дум? Куда бежать от наказанья? Устала грудь, истерзан ум, В душе – мятежные страданья. Безмолвно в тишине ночной, Как изваянье, без движенья, Всё тот же призрак роковой, Стоит залогом осужденья… А здесь, вокруг, горя луной, Дыша весенним обаяньем, Ночь разметалась над землей Своим задумчивым сияньем, И спит серебряный Кедрон, В туман прозрачный погружен…

7

Беги, предатель, от людей И знай: нигде душе твоей Ты не найдешь успокоенья: Где б ни был ты, везде с тобой Пойдет твой призрак роковой Залогом мук и осужденья. Беги от этого креста, Не оскверняй его лобзаньем: Он свят, он освящен страданьем На нем распятого

Христа! . . . . . . . . . . . . . . . И он бежал!.. . . . . . . . . . . . . . . .

8

Полнебосклона Заря пожаром обняла И горы дальнего Кедрона Волнами блеска залила. Проснулось солнце за холмами В венце сверкающих лучей. Всё ожило… шумит ветвями Лес, гордый великан полей, И в глубине его струями Гремит серебряный ручей… В лесу, где вечно мгла царит, Куда заря не проникает, Качаясь, мрачный труп висит; Над ним безмолвно расстилает Осина свой покров живой И изумрудного листвой Его, как друга, обнимает. Погиб Иуда… Он не снес Огня глухих своих страданий, Погиб без примиренных слез, Без сожалений и желаний. Но до последнего мгновенья Всё тот же призрак роковой Живым упреком преступленья Пред ним вставал во тьме ночной; Всё тот же приговор суровый, Казалось, с уст его звучал, И на челе венец терновый, Венец страдания, лежал!

1879

По следам Диогена^*

Посвящается В. Слабошевичу

Я зажег свой фонарь. Огоньком золотым Он во мгле загорелся глубокой. И по свету бродить я отправился с ним То тропой, то дорогой широкой. Я везде побывал – у подножья божков И любимцев прогресса и века, И под кровлей забытых, презренных рабов, – Я повсюду искал человека. Беспредельная, грозная мгла над землей Простирала могильные сени, И во мгле окровавленной, страшной толпой Шевелились и двигались тени. Исхудалые, бледные, в тяжких цепях Шли они трудовою дорогой И тельцов золотых на усталых руках Проносили с тоской и тревогой. Если двое столкнутся – безжалостный бой Начинают безумные братья… Льется кровь, разливаясь широкой волной, И гремят над толпою проклятья; И напрасно безумцев разнять я хотел, Говоря им о правде и боге: Этот бой беспощадный повсюду кипел На тернистой житейской дороге! И с улыбкой, исполненной злобы глухой, С высоты своего пьедестала Беспредельно царил над развратной толпой Гордый призрак слепого Ваала. Где же люди? Тоскующий взор не встречал Ни любви бескорыстной, ни ласки; Только стон над землей утомленной стоял, Да с безумным весельем повсюду звучал Дикий грохот вакхической пляски. Где же жизнь? Неужели мы жизнью зовем Этот мрак без лучей идеала?.. И ушел я поспешно с моим фонарем Из мятежного царства Ваала. Я хотел отдохнуть на просторе полей От бесплодных и долгих исканий, От разврата и злобы погибших людей, От жестокой борьбы и рыданий. Предо мной расстилалась туманная даль.. Ночь повсюду безмолвно дремала, И подруга раздумья – немая печаль На душе словно камень лежала. Грустно, грустно кругом. Никого – кто бы мог Облегчить накипевшую муку, Кто б в неравной борьбе мне участьем помог, Протянул бы по-дружески руку… Люди-братья! Когда же окончится бой У подножья престола Ваала И блеснет в небесах над усталой землей Золотая заря идеала!

1879

«Заря лениво догорает…»^*

Заря лениво догорает На небе алой полосой; Село беззвучно засыпает В сияньи ночи голубой; И только песня, замирая, В уснувшем воздухе звучит, Да ручеек, струей играя, С журчаньем по лесу бежит… Какая ночь! Как великаны, Деревья сонные стоят, И изумрудные поляны В глубокой мгле безмолвно спят.. В капризных, странных очертаньях Несутся тучки в небесах; Свет с тьмой в роскошных сочетаььях Лежит на листве и стволах.. С отрадой жадной грудь вдыхает В себя прохладные струи, И снова в сердце закипает Желанье счастья и любви…

Облака («По лазури неба тучки золотые…»)^*

1

По

лазури неба тучки золотые На заре держали к морю дальний путь, Плыли, – зацепились за хребты седые И остановились на ночь отдохнуть. Целый чудный город, с башнями, с дворцами, С неподвижной массой дремлющих садов, Вырос из залитой мягкими лучами Перелетной стаи вешних облаков. Тут немые рощи замок окружили, Там через ущелье легкий мост повис. Вырос храм, и стройный портик обступили Мраморные группы, тяготя карниз; Высоко вознесся купол округленный И поник на кроны розовых колонн, И над всем сияет ярко освещенный Новый, чудный купол – южный небосклон!..

2

Милый друг, не верь сияющим обманам! Этот город – призрак: он тебе солжет, – Он тебя пронижет ветром и туманом, Он тебя холодным мраком обоймет. Милый друг, не рвись усталою душою От земли – порочной родины твоей, – Нет, трудись с землею и страдай с землею Общим тяжким горем братьев и людей. Долог труд, зато глубоко будет счастье: Кровью и слезами купленный покой Не спугнет бесследно первое ненастье, Не рассеет первой легкою грозой! О, не отдавай же сердца на служенье Призрачным обманам и минутным снам: Облака красивы, но в одно мгновенье Ветер разметать их может по горам!..

Май 1880

«Да, хороши они, кавказские вершины…»^*

Да, хороши они, кавказские вершины, В тот тихий час, когда слабеющим лучом Заря чуть золотит их горные седины И ночь склоняется к ним девственным челом. Как жрицы вещие, объятые молчаньем, Они стоят в своем раздумье вековом, А там, внизу, сады кадят благоуханьем Пред их незыблемым гранитным алтарем; Там – дерзкий гул толпы, объятой суетою, Водоворот борьбы, страданий и страстей, – И звуки музыки над шумною Курою, И цепи длинные мерцающих огней!.. Но нет в их красоте знакомого простора: Куда ни оглянись – везде стена хребтов, – И просится душа опять в затишье бора, Опять в немую даль синеющих лугов; Туда, где так грустна родная мне картина, Где ветви бледных ив склонились над прудом, Где к гибкому плетню приникнула рябина, Где утро обдает осенним холодком… И часто предо мной встают под небом Юга, В венце страдальческой и кроткой красоты, Родного Севера – покинутого друга – Больные, грустные, но милые черты…

Июнь 1880

Тифлис

«Томясь и страдая во мраке ненастья…»^*

Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?

Св. Евангелие

Томясь и страдая во мраке ненастья, Горячее, чуткое сердце твое Стремится к блаженству всемирного счастья И видит в нем личное счастье свое. Но, друг мой, напрасны святые порывы: На жизненной сцене, залитой в крови, Довольно простора для рынка наживы И тесно для светлого храма любви!.. Но если и вправду замолкнут проклятья, Но если и вправду погибнет Ваал И люди друг друга обнимут, как братья, И с неба на землю сойдет идеал, – Скажи: в обновленном и радостном мире Ты, свыкшийся с чистою скорбью своей, Ты будешь ли счастлив на жизненном пире, Мечтавший о счастье печальник людей? Ведь сердце твое – это сердце больное – Заглохнет без горя, как нива без гроз: Оно не отдаст за блаженство покоя Креста благодатных страданий и слез. Что ж, если оно затоскует о доле Борца и пророка заветных идей, Как узник, успевший привыкнуть к неволе, Тоскует о мрачной темнице своей?

Июль 1880

Отрывок («И вот, от ложа наслажденья…»)^*

И вот, от ложа наслажденья И нег любви оторвана, Перед судилищем она Предстала с трепетом смущенья. Греха открытого позор К земле чело ее склоняет; Она молчит – и только взор Молить о милости дерзает… Напрасны были б оправданья: Еще греховные лобзанья, Казалось, жгли ее уста, Грудь сладострастно волновалась, И вся звала, вся отдавалась Ее нагая красота. Она виновна, нет сомненья; Но грозный час суда настал, И рокового обвиненья Никто промолвить не дерзал. Закон суров, и казнь ужасна, А эта падшая жена Так упоительно-прекрасна, Так беззащитно-смущена. И в первый раз греховным взором Смущен, бесстрастный круг судей Сидел, замедля приговором В немом волненьи перед ней..