Полоса отчуждения
Шрифт:
Правда, в данном случае хозяйка.
Но удивило другое.
Подруга Жены направилась на параллельно бытовавшее здесь кладбище. Постояв какое-то время на дороге, Максим развернул свою колымагу и поехал домой.
2
Во сне его ели мухи.
И он от них отбрыкивался, откивывался и даже отдувался.
Это когда они норовили сесть ему на губу.
Поскольку спать в одной постели у них не было заведено, Вера не
Проснувшись после очередного ляганья, он неожиданно вспомнил вчерашний разговор с женой.
Вернее, разговора как такового не было.
Существовал монолог.
Точнее, его рассказ.
А Вера держала на лице многоступенчатую ухмыль.
Очень похожую на ту, что бывает на голенище сапога, которым раздувают угли в самоваре.
Честно признаться, Максима, например, отчаянно злило, что Вера постоянно что-то читала.
Порой далекое от того, что может когда-либо пригодиться в жизни.
Например, «Раскопки древнего Вавилона».
Во-первых, он не знает, где этот самый Вавилон.
Да и если бы было совсем близко, чего там копаться, где уже все давно выгребено и просеяно?
А сегодня он увидел на прикроватной тумбочке Веры книгу «Психология отношений».
Раскрыл.
Начал читать: «Любой профессиональный скептик скорее поверит в спорные объекты в небе, чем в наше такое простое и доступное утверждение, что усердие не должно угнетать разум».
Почесал за ухом.
Поскреб в затылке.
Захлопнув книгу, глянул, кто же это так пытался взнуздать всех своей умностью.
Мишацкий и Каземирович.
Оба «М. Е.».
А по радио кто-то бубнит: «Не провоцируйте ситуацию и не вторгайтесь в чуждую вам сферу это приведет к растрате потенциала».
Сглотнул.
Ушел в другую комнату.
Неужели люди не могут говорить доступным языком понятные вещи?
Все умничают.
А ради чего?
Почему-то вспомнилась Подруга Жены.
Больше тем, что перед самой поездкой с ним переоделась в короткую юбку.
Чтобы сверкать коленками.
И, конечно, его завлекать.
На всякий случай.
Чтобы потом какой-то из подруг говорить, как она управляла машиной с помощью коленок.
Может, это и удивительно, но Максиму часто снится «Леспромхоз». Начиная с непонятного лозунга: «Технологическая революция – это гормон славы».
Кстати, инженер с фамилией Гормон на лесоповале был.
Выступал уж больно красолюбно.
Кстати, так выражалась Шурова-Касаткина.
А Гормон, перед тем как начинать речь, долго мялся, жался, даже топырился.
Потом начинал:
– У истории всегда слитный шаг.
– Неслыханное новшество, – подвторивал ему кто-то.
А некто
– Это когда она на деляну идет али с нее возвращается?
– Ну дай ему дойти до развития свободы, – останавливают говоруна с трубкой, которую, кстати, он больше прочищает, чем курит.
И Гормон продолжает:
– Так вот, только слитность шага может спровоцировать реакцию не замечать огромные погрешности, которыми казнятся нерастраченные чувства миллионов.
У какого-то стукача морда становится тверже приклада винтовки.
– И тогда, – продолжает Гормон, – рабочие капиталистического мира начинают слышать голос эпохи, который призывает…
И тут его перебивает кто-то из тех, кто в свое время активно осваивал Соловки:
– А знаете, как у нас расшифровывалось ОГПУ? – И, торопясь, чтобы не перебили, давал такую расшифровку: – О, Господи, Помоги Убежать.
Сдержанный хохот с минуту.
– А ответ, – продолжал он, – в обратном порядке звучал так: «Убежишь, Поймаем, Голову Оторвем».
Как все было в «Леспромхозе» доступно и понятно!
С любого такого словопотешания мужики расходились в задумчивости, а бабы со слезой во взоре.
И разносили по всему поселку наверняка где-то слышанную умность.
– Надо соединить историю с географией, – говорил кто-то.
– У нас сейчас, – вторил ему второй, – невероятные возможности пережить пафос жизни.
А какой там пафос, когда вкалывать приходится до одури и дальше, как тут шутят почти все.
Тот же Гормон почему-то всегда встревает в спор об искусстве.
– Гениальный художник, – говорит он, – как правило, великий труженик, потому что он индивидуальный творец. А так мечты могут всю жизнь пролежать на полке.
Окончание этой фразы обычно сопровождается призывом к продолжению.
– Ну что, пойдем полежим на полке у истории?
Это был намек на баню.
Финскую, конечно.
А Гормон продолжал:
– В настоящей скульптуре всегда видна драматургия материала. – И назидал: – Вкус надо воспитывать.
Так уж случилось, что жесткие отношения с женой здесь, в городе, Максим умягчил ездой.
Не важно на чем.
То в трамвай заскочит.
То в троллейбус или автобус.
А один раз даже схватил такси.
И тогда-то у него навязалась мысль о собственной машине.
О какой-нибудь подержалице с не очень грустной родословной.
Но случай выпал неожиданный и, в своем роде, уникальный.
Полковник, что жил с ними по соседству, отмеченный многими своими не лучшими поступками – например, подкрашивал себе брови и после бритья, щурясь, высмыкивал из носа волосы, – внезапно овдовел.