Полоса отчуждения
Шрифт:
Жена у него была несколько странноватой женщиной.
По вечерам только на небо и глядела.
И как-то сказала Максиму: «Звезды – это космический шифр».
И вот она умерла.
И полковник все необремененное службой время стал проводить во дворе.
С лопатой или тяпкой в руках.
Начал разбивать клумбы.
Сажать цветы.
И даже деревья.
И призывал выйти на субботник.
Он так и говорил: «Командуйте штурм!»
Помогали ему не очень ретиво.
Только Максим
И вот после очередной запарочной работы полковник сказал: «А что если я тебе на память подарок сделаю? В честь Веры».
Так Максим узнал, что соседку звали так же, как его жену.
Удивлялись сперва всем подъездом, потом целым домом и даже, есть сведения, чуть ли не всей улицей.
А все оттого что полковник подарил Максиму автомобиль.
Новехонький.
Который купил для своей жены.
Максим не помнит, сидела она когда за рулем или нет.
Фамилия полковника была Шнилько.
Так же прозвали и машину.
Поэтому часто можно было услышать такое вопрошение: «Ты на шнильке поедешь али как?»
Под «как» подразумевался общественный транспорт.
Оклумбил Шнилько двор, облагородил и – бац! – перевели его в другой город.
Вернее, сперва вызвали в Москву и там предложили закатиться чуть ли не в Биробиджан.
А может, еще в какой «джан», Максим точно не знает.
Любопытство не было его слабостью, а география – пристрастием.
Словом, сгинул полковник.
А машина осталась.
Правда – но это уже с Веры – взял полковник обязательство, что она будет приглядывать за могилой жены.
Вот так несчастье одного обернулось счастьем другому.
Имеется в виду обретение машины.
Сперва Максим на шнильке ездил только по самым необходимым делам.
Не хотелось, чтобы полковник увидел, что Максим гоняет машину как Сидорову козу.
Ну а когда тот уехал, руль, как говорится, разнуздался.
Его как бы зарядила некая постоянная энергия. Так и тянуло куда-либо ринуться.
Просто так.
Лишь бы на машине.
Своего рода наркотик.
А вокруг царила жизнь.
И происходили разные странные истории.
В которые Максим, как прирожденный скиталец, нет-нет да и влипал.
Однажды пожалел одного лишенного счастья на родине человека.
Который сказал: «Вы, русские, для нас, младших народов, больше, чем братья».
Словом, судьба не дремала.
Пока он помогал выгрузить цыгану его узлы и оклунки, у него из багажника украли запаску.
Миновав те забытые Богом места, он первый раз подхватил солидного пассажира.
Тот – по радиотелефону – говорил о каком-то промышленном сырье.
Упоминал о культурном империализме. И диктовал, какие страны пригодны для колонизации.
Подрулив
Только после часа или двух ожидания Максим понял, что клиент отправился не на поиски фактов, как объявил, а разжигать дух отваги у таких же обманутых олухов. И теперь наверняка еще кому-нибудь имитирует разговор по радиотелефону, чтобы и здесь не упустить свой момент.
И Максим поехал домой.
И только в пути обрел гармонию.
Резонно учтя, что слабость и страдания пусть достанутся другому.
И к нему пришел покой, которого он не ведал прежде.
И всяк, кто был неподготовлен, некий щепетильный исследователь, посчитал бы, что он уже вписался в нашу ошеломляющую реальность, где обманы так же естественны, как отходы производства.
И вскоре после начала таксогонства он уже не мог жить без четкой программы освоить как можно больше модностей и даже отказаться от здоровья в пользу бесконечного обогащения.
Но существовал тормоз.
И имя ему было жена.
Она, как бы подслушав чужие тональности, говорила незнакомым голосом, которым, кажется, можно предвещать только гибель.
И вот в этом противостоянии Максим и длил свои дни.
3
«Лень – это первый этап освобождения от творчества».
Максим помнил эту фразу Подруги Жены, но не придавал ей особого внимания.
Ну сказала, и все.
Как бы между прочим.
И есть разумное продолжение: ни самим творчеством, равно как борьбой за его сохранность, ему заниматься не приспичит.
Хотя порой казалось, что его жизнь не оставляет на земле какой-то феерический след.
И вместе с тем в любой день, в любом ракурсе ему рисовались перспективы высокого полета.
Например, он, презрев потрясающий идиотизм, пытается понять, зачем все стремятся к жизни архироскошной, входят в конфликт с собственной совестью, уставшей заведовать чем-то чинным и благородным.
И вот в пору, когда он обо всем этом болезненно раздумался, опять появилась она, Подруга Жены.
Они о чем-то пошушукались с Верой, потом гостья сказала:
– Трудно у души вымогать то, чего в ней нет.
Он сделал любопытным лицо, и она пояснила:
– Мне почему-то тошно смотреть на весь род человеческий.
Он – летуче – попробовал опустить себя в такое состояние.
Но у него ничего не получилось.
А Подруга Жены продолжала:
– У каждого человека есть только относительная свобода. Но как увидеть в синхроне живопись и музыку, если одним заведует зрение, а вторым слух? – Она помолчала и добавила: – Вот почему нужно духовное прозрение, которое не вписывается в режим практической жизни.