Полосатый катафалк
Шрифт:
— Миссис Стоун?
— Да.
Я сказал, кто я такой и чем занимаюсь.
— Я бы хотел зайти — задать несколько вопросов.
— О чем?
— О вашей дочери, о том, что с ней случилось. Я понимаю, что это больная тема...
— Это верно. Стоит ли к ней возвращаться? Вы знаете, наверное, не хуже меня, кто убил. Вместо того, чтобы приезжать и мучить меня, взяли бы и поймали того человека. Он же где-то рядом.
— Вчера я поймал Кэмпиона, миссис Стоун. Он в Редвуд-Сити.
— Сознался?
Прилив жадного интереса обострил и состарил черты лица.
— Пока нет. Нужны дополнительные факты. Я веду это
— Прошу, заходите.
Она открыла дверь и провела меня через холл в гостиную. Из-за опущенных штор там царил полумрак. Вместо того чтобы поднять шторы, она зажгла торшер.
— Извините, что жуткая пылища. Трудно держать дом в порядке, когда они там все разворотили. Стоун хотел продать дом, но оказалось, что за него много не выручишь. Повезло тем, кто живет на другой стороне улицы. Их сносят. Но здесь оставят все как есть.
Во всем, что она говорила, ощущались протест и недовольство. Она, наверное, была по-своему права. На мебели был густой слой пыли. Но даже если бы его не было, мебель все равно выглядела бы убого. Я сел на стул, хозяйка на диван. У нее были манеры миловидной женщины, не знающей, что делать со своей внешностью, кроме как любоваться ею в зеркале.
В данный момент я был зеркалом, и она улыбалась вовсю:
— Что вам рассказать?
— Начнем с вашего зятя. Вы его встречали?
— Однажды. Но и этого мне хватило с лихвой. Мы с Джеком пригласили их на Рождество. Поджарили индейку, все чин чином. Но этот Брюс Кэмпион держался так, будто попал в трущобу. Увез Долли с такой стремительностью, словно тут эпидемия чумы. Ему и невдомек, что мы дружны с лучшими людьми этого города.
— Вы с ним поссорились?
— А то нет! С какой стати он задирает нос? Долли сказала, что они ютятся в гараже, а у нас свой дом двадцать с лишним лет. Я спросила, что он собирается предложить ей, когда думает найти работу, и так далее. Он сказал, что женился на ней, что тут еще, мол, предлагать. А работа у него, дескать, есть — живопись. Я спросила, много ли он этим заработал. Оказалось, не очень: они сводят концы с концами с помощью друзей. Я сказала, что моя дочь не нуждается в милостыне, а он ответил, что мне это кажется. Она на шестом месяце, а он смеет говорить такое ее матери! Я пыталась уговорить ее послать его подальше и остаться у нас, но Долли и слушать не захотела. Больно она была преданная!
Миссис Стоун полностью вошла в роль страдалицы, и мне пришлось перебить поток воспоминаний вопросом, ладили ли супруги.
— Она-то с ним ладила. На это способна только святая. Она и была святой. — Миссис Стоун стала рыться в корзинке для рукоделия, стоявшей рядом. — Хочу показать вам письмо, которое она написала мне после Рождества. Если кто и заслуживает названия верной жены, это была моя Долли.
Она вынула мятое письмо, написанное 27 декабря и отправленное из Луна-Бей. Написано оно было неровным почерком на обрывке эскизной бумаги.
"Дорогая Элизабет!
Жаль, что вы поцапались с Брюсом. Он с норовом, но вообще-то очень ничего. Спасибо за двадцатку, на пальто хватит. Только бы Брюс не забрал — у него на краски и кисти уходит прорва денег, а без пальто мне никак. Здесь холоднее, чем дома. Спасибо за приглашение остаться, но жена должна
Большой привет Джеку.
Долли (миссис Брюс Кэмпион)".
— Просто сердце кровью обливается, — сказала миссис Стоун. — Как она его обожествила!
Я напустил на себя приличествующее случаю мрачное выражение. Впрочем, получилось оно само собой. Я думал о той культурной пропасти, которая лежала между Гарриет и Долли, и о Брюсе Кэмпионе, для которого это оказалось не помехой.
— Как она вышла за него, миссис Стоун?
— Старая история. Вы, наверное, знаете, что между ними вышло. Невинная девушка впервые оказалась вне дома. Он ее соблазнил. Пришлось отвечать за свои поступки. — Она слегка встревожилась из-за собственных слов и, опустив глаза, добавила: — Отчасти это и моя вина. Я не должна была отпускать невинную юную девушку одну в Неваду.
— Сколько ей было лет?
— Когда уезжала, двадцать. В мае исполнился год со дня отъезда. Она работала в нашей прачечной под постоянным присмотром отца и, конечно, чувствовала себя не в своей тарелке. Ей хотелось немного пожить самостоятельно. Я ее не осуждаю. С ее внешностью можно было далеко пойти.
Она замолчала, устремив взгляд вдаль. Возможно, вспомнила, что ей внешность так и не помогла. Возможно, задумалась о том, как далеко сейчас Долли.
— Так или иначе, — вновь заговорила миссис Стоун, — я разрешила ей поехать в Тахо и поискать работу. Только на лето. Она собиралась откладывать заработанное, чтобы учиться, приобрести солидную профессию. Я уговорила ее пойти на курсы косметики, она прекрасно ухаживала за собой. Это у нее от меня. Но потом попался ей этот тип — и все полетело кувырком, в том числе и курсы.
— На Тахо она с кем-то подружилась?
— С девушкой по имени Бэмби. Та ей очень помогала. Она работала в салоне красоты, и Долли очень хорошо о ней отзывалась. Долли мне о ней писала. Я была рада, что у нее такая подруга. Я надеялась — это придаст ей уверенности в себе. Косметологи нужны везде и зарабатывают неплохо. Я всегда жалела, что сама не занялась этим. Джек, конечно, кое-что зарабатывает в своей прачечной, но в последние годы жизнь стала труднее — инфляция. Теперь у нас на руках ребенок.
Она возвела очи к потолку.
— Можно взглянуть на малыша?
— Он спит наверху. Зачем вам?
— Люблю маленьких.
— По вас не сказала бы. Я сама не из таких, по крайней мере, теперь. Разучилась крутиться вокруг них. Но все-таки, — добавила она, понизив голос, — этот человечек для меня большое утешение. Он — все, что осталось от Долли. Пойдемте посмотрим на него, только не разбудите.
Мы поднялись наверх по лестнице, устланной прорезиненной дорожкой. В детской комнате было душно и темно. Миссис Стоун включила лампу с абажуром. Ребенок лежал голенький в той самой обшарпанной колыбельке, которую я видел на снимках. Мунган был прав: малыш не был ни на кого похож. Крошечный, беззащитный, сладко спящий — младенец как младенец. Он уютно посапывал.