Польская линия
Шрифт:
Здороваясь, Артур представил меня:
– Владимир Иванович Аксенов, уполномоченный ВЧК.
– Смилга Ивар Тенисович, – крепко пожал мне руку высокий мужчина в двубортной офицерской шинели, в пенсне, отчего-то напоминавший пожилого гимназиста.
– Рад знакомству, Ивар Тенисович, – отвечая на рукопожатие.
– Вы первый, кто с первого раза правильно выговорил мое имя и отчество, – улыбнулся «гимназист».
Я бы и сам назвал его Иваном Денисовичем, если бы раньше не встречал латышских имен. Впрочем, у самого Смилги акцента не было. Никаких там
Значит, это у нас Смилга, член Реввоенсовета Западногофронта.
– Филипп Демьянович Медведь, – тряхнул мою руку товарищ в кожаной куртке. Посмотрев в глаза, доверительно добавил: – Много о вас наслышан.
Личный представитель Председателя ВЧК и на самом деле походилна медведя – крепкий, приземистый, только на плюшевого. Любопытно, чего он такого мог быть наслышан обо мне?
– Товарищи, а где сейчас Тухачевский? – поинтересовался Артур.
– Под домашним арестом, в гостинице, – сообщил Смилга. – Раньше он в фольварке бывшего предводителя дворянства обитал – там удобнее, и телефонная связь есть, но в связи с ситуацией, пусть пока живет в городе. От должности его временно отстранили, до полного разбирательства. Но уже телеграмма от товарища Троцкого пришла – мол, отчего задержка? Грозится, что скоро сам будет. Товарищ Апетер сейчас в гостинице, у командующего.
Смилга вздохнул. Глядя на него, завздыхал и Медведь.
Мы с Артуром переглянулись. Товарищи не знают, что сюда едет еще и Дзержинский. С Феликсом Эдмундовичем нам никакие Львы революции не страшны.
Пока шли по перрону, начальники изложили нам суть минувшегособытия. Убийство произошло ночью, когда начальники управлений и простые сотрудники ушли спать в купейные вагоны, а в штабе, кроме дежурного, никого не было. Услышали выстрелы, прибежали, обнаружили Михаила Николаевича, с револьвером в руке, стоявшего над трупом Фуркевича.
Причины убийства им неизвестны, потому что Тухачевский отказался отвечать на вопросы, сказав лишь, что стрелял в Фуркевича совершенно обдуманно.
– А где именно был убит Фуркевич? – спросил я.
– Таких подробностей я не знаю, да и какая разница? – пожал плечами Медведь. – Особый отдел фронта проводил допрос сотрудников штаба, можно спросить у них. На всякий случай, если хотите сами посмотреть – труп товарища Фуркевича отвезли в морг.
А Смилга добавил фразу, вызвавшую наше изумление:
– Возможно, после разбирательств, следует отвести тело начальника отдела в Москву. Или похоронить в Минске, с воинскими почестями. Все-таки, человек погиб на рабочем месте, почти что на боевом посту. И бывшим офицерам окажем уважение.
Мы с Артузовым невольно остановились, и переглянулись. О чем это они? Воинские почести для предателя?
– А Феликс Эдмундович вам ничего не сообщал? – осторожно спросил Артур.
– Была телеграмма, что расследовать ЧП прибудут Артузов и Аксенов, нам с Апетером приказано оказывать вам любое содействие, – насторожился Медведь. – А что он должен был нам сообщить?
– Мы думали, что товарищ Дзержинский сообщит вам о своем приезде, – торопливо сказал Артузов, подмигнув мне – мол, если Председатель ВЧК решил пока не сообщать руководству Западного фронта, что у нас есть доказательства измены Фуркевича, то и нам лучше помолчать. Посмотрим, что они станут петь. Одно дело знать об аресте смоленского губвоенкома, совсем другоесвязать это с предательством начальника отдела штаба.
– Мы слышали, что у Фуркевича был адъютант. Нам необходимо с ним поговорить, – сказал я.
– Адъютант? – удивился Смилга. – Начальникам отделов не положены адъютанты. У Фуркевича служит… служил, то есть, помощник, по фамилииРеутов. Имя и отчество не упомню. Он должен быть в штабе.
– Значит, нужно его доставить к нам, на бронепоезд, – приказал Артур.
Мы с ним уже решили, что нашей «опорной точкой» станет нашбронепоезд. И месторасположение удачное, стены бронированные, и охрана.
– Распоряжусь, – кивнул Медведь.
– Владимир Иванович, я пока пообщаюсь с сотрудниками особого отдела, почитаю протоколы допросов. А вы чем планируете заняться? – поинтересовался Артур, хотя он мог бы мне и приказать.
– Если не возражаете, я отправлюсь в морг осмотреть тело, потом наметим дальнейшие действия.
Дождавшись кивка Артузова, посмотрел на Смилгу с Медведем и спросил:
– Товарищи, сможете обеспечить меня проводником и транспортом? Можно дать и телегу, но лучше автомобиль.
– Возьмите мой, – великодушно разрешил Смилга. – На привокзальной площади стоит «Остин». Шофера зовут Арнис. Город он уже успел изучить, привезет вас на место.
– А он меня послушает? – усмехнулся я.
Знаю я этих латышей – без команды непосредственного начальника с места не сдвинутся. Но получив приказ, выполнят от и до. Правильные ребята, между прочем.
– Пожалуй, что нет, – согласился Смилга. – Придется мне лично отдать приказ. Хотя, я напишу записку.
Как и везде, городской морг располагался на окраине, рядом с больницей. И здание довольно типичное – маленькое, ютящееся на задворках.
Голое тело Фуркевича лежало на металлическом столе, даже не прикрытое простыней. О внешности покойного сказать ничего не могу – самая обычная, а вот округлых ран, с запекшейся кровью, я поначалу насчитал четыре. Нет, сбоку еще одна. Странно.
Патологоанатом – старичок в толстых очках, с ярко выраженной семитской наружностью, с сомнением осмотрел мой мандат.
– Мне сказали, что гражданин командир, доставленный сюда, слишком важная персона, чтобы его резать, – сообщил патологоанатом.
– Доктор, а попроще? – попросил я.
– Можете называть меня Абрамом Шмулевичем, – разрешил врач, потом поправил очки: – Если проще, то мне не приказывали производить вскрытие. Да и к чему оно? Понятно, что красный командир умер не от цирроза печени, и не от инфаркта. Мне приказали привести убитого в приличный вид, замаскировать его раны. Можно подумать, что я бальзамировщик, или театральный гример. Да и руки у меня до вскрытия не дошли.