Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)
Шрифт:
Наступало время действовать. Лобадин распорядился, и на батарейной палубе погасли лампочки, в темноте забегали матросы. На часового у денежного сундука бросились несколько человек, требуя патроны. Часовой кое-как отбился штыком, но через несколько минут погасло электричество. Неизвестные избили часового и разводящего и утащили ящик с патронами. По приказу командира в кают-компанию принесли из жилой палубы винтовки и оставшиеся около денежного сундука четыре ящика патронов. Офицеры и кондукторы вынимали из винтовок затворы и прятали их по офицерским каютам.
Квартирмейстер Лобадин живо раздал патроны, приказал зарядить ружья и с криком: “выходи за мной!” выскочил из темноты
Сразу были ранены: смертельно вахтенный начальник и тяжело старший офицер. Командир крикнул: “Господа офицеры, с револьверами наверх!”, и навстречу восставшим матросам поднялись штурманский офицер Захаров и лейтенант Македонский. Лейтенант Захаров был убит сразу, а Македонский бросился за борт, и его пристрелили в воде. Командир, кончив раздачу патронов офицерам и кондукторам, поднялся наверх и нашел здесь смертельно раненного мичмана Сборовского.
Матросы из-за прикрытий обстреливали люк и через люки стреляли в кают-компанию; при этом убили старшего судового врача Соколовского и ученика Тильмана, стоявшего часовым у арестованного.
Офицерам приходил конец. Они прошли в кормовую батарею и спустились на баркас, стоявший на бакштове под кормой. На баркасе уже разводились пары; туда были спущены раненый Вердеревский и Селитренников. Когда пары были подняты, баркас отвалил. На крейсере остались только три офицера, судовой священник, артиллерийский содержатель, делопроизводитель штаба и штурманский подполковник.
В погоню за бежавшими матросы послали паровой катер, куда погрузили 37 мм. пушку. Выстрелом из нее были убиты Вердеревский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский. Но паровой катер сел на мель, и ему пришлось вернуться на крейсер.
Матросы долго обстреливали кают-компанию. Но офицеры не отвечали, и команда прекратила огонь. В 4 часа 30 мин. утра матросы арестовали офицеров, заперли их по каютам, приставив надежных часовых, и освободили Коптюха. После побудки команда собралась на баке. Первый начал Лобадин: “Ребята, вчера с провизией к нам на крейсер прибыл вольный, который вместе с нами сидел в трюме; ночью его нашел старший офицер и переписал нас. Из-за этого все и вышло. Офицеры хотели его застрелить, но Бог миловал!”.
Коптюх предложил выбрать комитет для управления кораблем. Впоследствии некоторые свидетели показывали, что он предложил выбрать совет. В члены этого комитета или совета Коптюх предложил себя, Лобадина и еще нескольких матросов. Остальных кандидатов указывал Лобадин, спрашивая мнение команды о каждом из них. Сколько выбрали в комитет, точно не определено. Коптюх и некоторые свидетели говорят, что было 12 выборных, а другие настаивают, что комитет состоял из 18–20 человек. Все члены комитета переоделись в черное, а командиром крейсера выбрали Лобадина. Лобадин заявил, что все судовые расписания остаются в силе и служба должна идти по установленному порядку. После завтрака команда получила приказание сняться с якоря и поднять сигнал прочим судам, стоявшим в Панон Вике.
Тогда же обыскали всех арестованных и снова заперли по каютам. Команда показала пример редкого благородства к побежденному врагу. К раненому старшему офицеру беспрепятственно ходил фельдшер, дважды делавший ему перевязки. Священнику тоже не было отказано в посещении больного. Из каюты лейтенанта Селитренникова больному принесли вина. Матросы, которые приносили офицерам и кондукторам чай и командный обед, говорили, как бы извиняясь: “Это Лобадина распоряжение, чтобы для всех была одна пища”. На мостике набирали сигналы “Воеводе” “сняться с якоря и подойти к борту”. “Воевода” приказание исполнил, но “Памяти Азова” показалось, что он подходил с открытым минным аппаратом. Пришлось поднять вновь сигнал “стать на якорь”, а минный крейсер “Абрек”, миноносец “Ретивый” получили приказание присоединиться к “Азову”. Оба корабля подняли ответ “ясно вижу”, но с места не двигались.
Лобадин приказал правому борту открыть огонь по “Абреку” и миноносцам орудий. Была сыграна короткая тревога, но никто не расходился по местам. Было приказано сыграть в две дроби тревогу. Прислуга встала по расписанию, но не стреляла. Только один комендор навел орудие, да и то мимо. Одним словом, Лобадин со своими единомышленниками сделали только два выстрела орудия, ибо вследствие неумелого обращения орудие заклинивалось.
После обстрела крейсер вышел в море, взяв курс на Ревель. На мостике стояли Коптюх, одетый мичманом, Лобадин, Колодин, ученики Котихин и Кузнецов. Во время хода лейтенант Лосев попросил, чтобы к нему в каюту позвали “того из нижних чинов, кто распоряжается всем”. Минут через двадцать к арестованному спустился Колодин, следователь комитета. Он успокоил офицера, что арестованным бояться нечего. Избиение офицеров произошло потому, что лейтенант Захаров первый убил матроса. Колодин предложил даже Лосеву присоединиться к восставшим, объясняя причины восстания.
Как интересно было бы послушать разговор этих совершенно разных людей. Один-офицер, выкормок буржуазии, другой-революционер, бросающий пламенные слова: Мы желаем возрождения России и флота. Мы уверены в победе, ибо в наших рядах минный отряд, броненосцы “Цесаревич”, “Слава”, крейсер “Богатырь” и транспорт “Рига”.” Затем Колодин сообщил, что в Ревеле на “Память Азова” приведут двоих: один видный революционер, а другой трудовик, член Государственной Думы. Команда крейсера сплотилась еще до выхода из Кронштадта, разделясь на несколько революционных групп: социал-демократов, социал-революционеров и трудовиков.
В боевой рубке состоялось краткое совещание, на которое пригласили кондукторов; им даже разрешили надеть свою форму. Лобадин обратился к ним, прося поддержать революционное восстание и распределил между ними обязанности. Один из кондукторов, не надеясь на успех восставших, благоразумно попросил запереть их снова в каюту.
Вообще, между верными собаками офицеров-кондукторами и революционерами, была пропасть. Кондукторам говорили о борьбе за правду и свободу, они продолжали спрашивать: “как же приниматься за дело, не зная, что делать?”. Тщетно Коптюх напоминал о восстаниях на броненосце “Князь Потемкин Таврический” в Севастополе, о лейтенанте Шмидте и кондукторе Частнике. В заключение он стал читать революционный манифест о необходимости помочь рабочим и о 9 января.
Во время заседания в рубку вбежал телеграфный квартирмейстер Баженов и сказал: “Товарищи, команда пала духом. Нужно ее воодушевить”. Заседание было прервано, команду собрали на баке. Коптюх стал на шпиль и обратился к команде с речью. Причиной восстания был роспуск Государственной Думы и массовый арест лучших людей. Далее он упомянул о постановлении думской социал-демократической фракции и трудовой группы передать всю землю крестьянам. Вместе с “Ригой” крейсер должен уйти из Ревеля в Свеаборг и там присоединиться к учебноминному отряду, тоже поднявшему восстание. В заключение Коптюх прочитал команде выборгское воззвание, а также воззвание трудовиков и думской социал-демократической фракции.