Полумесяц разящий
Шрифт:
— Что еще случилось?
— Позвонил из музея мой помощник. Судя по всему, кто-то влез в мой кабинет средь бела дня. Перерыли все. Хорошая новость, что сейф они не вскрыли, так что золотая корона на месте.
— А плохая?
— Они забрали монеты и некоторые мои бумаги, в том числе твою карту, где обозначено место находки. Не могу сказать стопроцентно, но похоже, все эти события как-то связаны между собой. Со мной такого никогда раньше не бывало.
— Еще одна утечка информации из турецкой полиции?
— Вполне возможно. Мой помощник уже сообщил о взломе, и они ведут расследование. Но, как и в случае с ограблением
— Хотя мог уже быть целый пучок, — посетовал Питт.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Попытаюсь поработать с короной, когда вернусь в Стамбул.
— Будь осторожен, Рей. Перезвоню тебе через пару дней.
Убрав трубку, Питт подумал, что остается лишь надеяться на то, что эта встреча с грабителями из Топкапы была последней.
Но в глубине души он чувствовал, что так просто все это не закончится.
18
Вилла в марокканском стиле примостилась на скальном выступе, и с нее открывался захватывающий вид на Средиземное море. Она была не столь роскошна, как другие по соседству, но выстроена явно со вкусом. Наружные ее стены были покрыты глазированными изразцами, углы крыш — украшены миниатюрными шпилями. Но роскошь была принесена в жертву практичности и созданию у обитателей чувства уединенности. Со стороны берега была выстроена высокая каменная стена, скрывавшая обитателей дома от глаз местных жителей и туристов, проезжающих по идущей вдоль берега дороге, ведущей к курорту Кушадасы.
Озден Челик стоял у огромного панорамного окна, глядя на сверкающее в лучах солнца море и видневшийся на горизонте греческий остров Самос, километрах в двадцати.
— Какое издевательство, что острова у нашего побережья теперь принадлежат другой стране, — с горечью сказал он.
Мария сидела за рабочим столом, проглядывая стопку финансовой отчетности. Залитая солнечным светом комната была сделана в том же стиле, что и их рабочий кабинет у Босфора, с домоткаными коврами на полу и антиквариатом Оттоманской эпохи на стенах и полках.
— Не вини себя за просчеты людей, которых давно уже нет в живых, — ответила она.
— Когда правил Сулейман, эти земли были наши. И лишь великий Ататюрк принес в жертву нашу империю, — язвительно сказал Озден.
Мария промолчала. Брат не впервой начинал поносить основателя современной Турции. Челик повернулся к ней, глаза его сверкали.
— Наше наследие не должно быть забыто, и наша истинная судьба не должна быть предана забвению.
Мария кивнула.
— Пришло подтверждение перевода денег от шейха, — сказала она, взяв в руку банковское извещение.
— Двадцать миллионов евро? — спросил Озден.
— Да. Сколько ты обещал муфтию?
— Я сказал, что мы рассчитываем получить двенадцать, так что давай отдадим ему четырнадцать, а остальное оставим себе, как и раньше.
— С чего бы такая щедрость? — спросила Мария.
— Важно, чтобы он не терял доверия к нам. Кроме того, это позволит мне эффективнее влиять на то, как будут тратиться эти деньги.
— Я так понимаю, что у тебя уже есть стратегический план на этот счет?
— Конечно. Много уйдет на подкуп юристов разного ранга, чтобы партия «Благоденствие» во главе с муфтием Батталом появилась в избирательных бюллетенях. Оставшееся — обычные для политики расходы: организация митингов, разного рода рекламы и мероприятий по сбору средств.
— Он быстро набьет себе карманы, учитывая, сколько он имеет с мечетей, не говоря уже о его растущей популярности в обществе.
— Которую мы можем поставить себе в заслугу, — самоуверенно улыбнувшись, ответил Челик.
У него ушло несколько лет на то, чтобы найти и взрастить исламского лидера, подходящего для реализации его собственных целей. В муфтии Баттале удачно сочетались харизматичность и эгоцентризм, так, чтобы он мог возглавить политическое движение, не препятствуя при этом исполнению замыслов Челика. Используя тщательно спланированную и организованную Челиком кампанию подкупа и шантажа, Баттал приобретал все большую поддержку среди фундаменталистов по всей Турции, выводя свое движение на общенациональный уровень. За кулисами всего этого стоял Челик, готовый в первый же удобный момент трансформировать религиозное движение в политическое. Понимая, что открытое провозглашение его собственных целей встретит в обществе серьезное сопротивление, он решил пока что держаться в тени популярного в народе муфтия.
— Похоже, общественный резонанс кражи в Топкапы очень велик, — продолжила Мария. — Это расценивается как серьезное оскорбление всем правоверным мусульманам. Удивлюсь, если в результате муфтий не наберет дополнительно еще один-два процента голосов.
— Как и было задумано, — ответил Челик. — Нужно, чтобы он сделал официальное заявление и публично проклял этих мерзких воров, — добавил он, криво улыбнувшись.
Подошел к столу и посмотрел на лежащие в обитой фетром коробке монеты, рядом с пачкой лабораторных журналов и морской картой. Все это украла Мария, переодевшись туристкой и обчистив кабинет профессора Руппе средь бела дня.
— Не рискованно возвращаться на место преступления? — спросил он.
— Это же не был Павильон Священной Мантии, — ответила Мария. — Я предполагала, что там мог оказаться наш второй мешок с реликвиями пророка Мухаммеда, пока не узнала от полицейских, что это не так. В любом случае, забраться в этот кабинет было проще простого.
— И что там интересного, кроме монет? — спросил Челик, с восхищением разглядывая одну из золотых монет, которую достал из коробки.
— Керамический ларец из Изника. Запись этого археолога, относительно того, что он датирует ларец и монеты эпохой Сулеймана. Судя по всему, все эти вещи найдены на затонувшем корабле, который обнаружил американец.
— Значит, это корабль эпохи Сулеймана? — приподняв брови, спросил Челик. — Я хочу знать об этом больше.
Раздался стук в дверь, и спустя секунду в комнату вошел рослый мужчина в темном костюме. У него была светлая кожа и серые, жестко глядящие глаза, которые явно не раз видели жизнь с худшей ее стороны.
— Посетители прибыли, — хрипло сказал он.
— Веди, — приказал Челик. — И приведи с собой еще одного янычара.
Слово «янычар» зародилось несколько столетий назад; в Османской империи так называли телохранителей и воинскую элиту, служивших султанам. Обычно это были люди не из мусульманских семей, а из христианских, из подвластных империи балканских народов. Мальчиков рано забирали у родителей и готовили из них слуг и телохранителей. Некоторые янычары даже оказывались на командных постах армии султана.