Полуночная роза (Месть по-французски)
Шрифт:
Но отчего-то вдруг дружбы ей стало недостаточно, и она принялась думать о Тони самым нескром-ным и недостойным воспитанной леди образом. И чем больше она старалась, отогнав от себя нелепые фантазии, вести себя с ним как с родственником, тем пуще они ее одолевали.
Иногда она мечтала, чтобы их путешествие скорее завершилось. Мечтала о спокойствии Энсли-Холла и о привычных удобствах. А на другой день ей хотелось, чтобы их путешествие никогда не кончалось. Общество Тони влекло ее, причиняло боль так же, как и глупые грезы, но она так не хотела лишиться их,
Бинни шумно вздохнула во сне, повернулась на бок и стала храпеть потише. Интересно, а Тони храпит? А в чем он спит? Как это все у них было с Карлоттой или с другими его возлюбленными?
Она этого никогда не узнает. А Тони никогда не поймет, что она так и не сумела излечиться от своей первой любви. Только теперь эта любовь перестала быть детской. Элин вовсе не хотелось танцевать с ним на балу, флиртовать, играя в шарады, и даже торжественно и шумно венчаться в соборе святого Павла, чтобы вся семья могла ею гордиться.
Ей хотелось лежать рядом с ним обнаженной. Иметь от него детей. Целовать его в губы. Хотелось, чтобы его серые глаза светились теплотой и желанием, когда он смотрит на нее.
Грезы. Глупые фантазии. Она должна вернуться в Энсли-Холл к своим мирным занятиям. Ей необходим здравый смысл Жизлен, чтобы прийти в себя.
Но, Боже, не дай этому случиться слишком скоро!
Пусть будет еще немного, а потом она снова станет прежней благонравной Элин.
12
Жизлен было тепло, уютно и спокойно. Ей казалось, что она снова в Сан Дут, все еще девочка, что ее маленький братик заснул в своей детской, а родители ушли на свою половину. Ей, должно быть, сейчас никак не больше пятнадцати, потому, что потом ее жизнь превратилась в сплошную череду мрачных событий, и с тех пор она никогда не чувствовала себя счастливой.
Возможно, все это происходило не наяву. Бесконечный кошмар, полный смерти и отчаяния окажется сном и, если она откроет глаза, то увидит бледно-розовые обтянутые шелком стены. Увидит голубое небо и певчих птиц.
Небо в Сан Дут всегда было голубым. Птицы всегда пели. До того дня, когда родителей увели, а они с Шарлем-Луи пошли за ними следом. Наверное, на улице все еще темно, озорной свет не проникает сквозь ее опущенные веки. Только вот по чему-то одеяло кажется не таким воздушным, как всегда, и подушка под головой более жесткая, словно сделана из костей и мышц, а не из пуха.
Но у нее под головой должна быть пуховая подушка, а если это не так, то она не в Сан Дут, и кошмар снова станет явью. Значит, нет ни спокойствия, ни безопасности — есть только страх.
Одной рукой Блэкторн обнимал ее за талию, крепко прижимая к себе, другая запуталась в ее вьющихся каштановых волосах. Жизлен без труда вспомнила картину, представшую перед ней в треклятой гостинице. Может, и она найдет горсть монет возле кровати?
Но она-то не заработала денег. И не заработает. Он не сможет ее купить. Может похитить, сделать своей пленницей, взять силой, даже убить. Но только не
Плечо мужчины не может быть удобным. Тем более если этот мужчина худощав и мускулист, как Николас Блэкторн. Однако ей было удобно. Его подбородок упирался в ее лоб, и она приказала себе не шевелиться, иначе он может проснуться и довершит то, от чего отказался вечером. Рисковать Жизлен совсем не хотелось. Единственное, что ей оставалось, — замереть в его объятиях, прижавшись к его горячему, сильному телу.
Он развязал ее ночью, и она этого не заметила, и сама обвила его рукой, прильнула, как беззащитная и слабая женщина. Нелепость. Неожиданно она почувствовала, что он проснулся, и поняла, что выжидать бессмысленно.
— Дайте мне встать, — сказала она негромко, но решительно, понимая, что сможет освободиться от него, лишь если он пожелает ее отпустить. А он, судя по всему, не собирался пока этого делать.
Его рука скользнула по ее подбородку, осторожно, ласково, и эта нежность заставила ее затрепетать. Он повернул ее лицо к себе.
— Вы пережили ночь, Жизлен, — пробормотал он, — ваша честь не пострадала. Не кажется ли вам, что я заслуживаю вознаграждения за мою воздержанность?
Она не успела объяснить ему, чего он заслуживает, как его губы уже накрыли ее рот, не дав говорить. Но только она подняла руку, чтобы оттолкнуть его, как он, скатившись на край постели, сел и откинул со лба длинные, спутанные волосы. Через минуту он повернулся и снова с любопытством взглянул на нее.
— Мой друг не поверит мне, — сказал он.
— У вас есть друзья? Меня это удивляет.
— Мы все еще воюем? Может, все-таки мне надо было вами овладеть? Вы бы тогда не чувствовали себя победительницей.
Он встал, потянулся, и мгновение она смотрела на него, как завороженная. Он был удивительно высок, длинноног, худощав, но при этом мускулист и грациозен. Это необъяснимая, дьявольская несправедливость, что такой злодей столь привлекателен, необычайно затрудняло ее задачу.
— Размечтались о яде, наверное? — поинтересовался он. — Вам придется подождать. Я предполагаю надолго осесть в деревне. Мы станем парочкой из пасторали — вы будете готовить, а я удить рыбу и охотиться, как примерный деревенский джентльмен. А по вечерам, сидя возле камина, и держась за руки, будем беседовать о нашей счастливой жизни.
— Охотиться? — Жизлен с опозданием заметила, что ее юбки задрались выше колен, и поторопилась их опустить, но Блэкторн не обратил на это никакого внимания.
— Я упомянул об охоте? Вот болван. Теперь вы будете знать, что у меня есть ружье. Может быть, мне снова придется вас связать. Не хотелось бы получить пулю в спину.
— Но я могу выстрелить вам в грудь, — сказала она.
— Заманчивое предложение, к тому же я отлично представляю, какой именно участок моего тела вы выберете в качестве мишени. Я все же предпочту спину. — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Не собираетесь ли вы валяться в постели целый день? Может, соизволите приготовить мне что-нибудь на завтрак?