Полуостров загадок
Шрифт:
Сведения о Серебряном яре близ устья реки, впадающей в море восточнее Колымы, землепроходцы получили от плененных на Алазее колымских князя Порочи и юкагирского шамана. Может быть, ограждая свой край от вторжения иноземцев, аманаты, сговорившись, неверно указали на допросах местоположение Серебряной горы — на землю наттов, приморских зверобоев, издавна враждовавших с колымскими юкагирами? Что если во время исследования пастбищ попытаться достигнуть Серебряной сопки?
Далекий гул встревожил Илью. Он вскочил, склонил голову набок, прислушался:
— Перекат близко… Тарабаганы ленивые, почему к берегу плот не чалили?!
Мы заговорились и потеряли счет времени. А между тем течение убыстрялось, мутная река мчалась теперь сплошным потоком, покрываясь мраморным рисунком пены.
Впереди, за островами, русло сужалось, сдавленное скалами. Нельзя было терять ни секунды. Повиснув на мокром бревне, мы старались направить плот к берегу. Но все наши попытки были напрасными. Поток цепко держал треугольный плот и все быстрее гнал к ревущему порогу.
— Совсем худо! — крикнул Илья.
Старик засуетился, кинулся подтягивать вьюк, сунул мне конец ремня:
— Хорошенько держи, совсем не пускай аркан! Только сейчас я оценил преимущество юкагирского плота. Никакое течение не могло сбить со стрежня треугольный настил. Плот пронесся мимо водоворота, встречные волны захлестнули вьюк, окатили холодным душем. Рев воды леденил душу. Лицо Ильи посерело. Вцепившись в ремни, он что то кричал, указывая на камни.
Наваливаясь изо всей мочи на скользкое бревно, я стремился пустить плот между гранитными лбами. Я видел каждую морщину обточенных водой утесов; матовые жилы кварца, пронизывающие серый камень. Острый бревенчатый нос скользнул по мокрому камню. На секунду плот выполз боком на глыбу и, страшно накренившись, ринулся куда то вниз, в гремящее облако» пены.
Вода накрыла с головой…
На какое то время я потерял сознание. Пришел в себя на секунду от обжигающего холода. Цепляясь за аркан, я барахтался в ледяном потоке, глотая вспененную воду. Нависло синеватое лице Ильи. Ухватившись за ворот штормовки, он вытаскивал меня на шаткие бревна…
Когда очнулся, была тишина. Вдали глухо шумел порог. Плот плавно несся по коричневой реке. Рядом ничком на развороченном вьюке лежал Илья. Окостеневшими руками он вцепился в мою штормовку, даже сжатые пальцы побелели.
Старик не шевелился, воспаленные веки вздрагивали, на виске билась голубоватая жилка. С трудом разжав его скрюченные пальцы, сбросил со спины уцелевший рюкзак, достал аварийную флягу и влил в рот старику, немного спирта. Это подействовало, Илья закашлялся в открыл глаза.
— А ей… жива, Вадим! Думала, совсем пропадала, на дно кочевала…
— Как благодарить тебя, друг?
— Больно прыгала ты, — улыбнулся ламут, — аркан забывала, бревно ломала, в реку падала, аркан тебе кидала.
Я взглянул на часы: в перекат мы вошли всего девять минут назад.
Вьюк наш опустел: порвались ремни; поток унес почти все снаряжение — переметные сумы с продовольствием, спальные мешки, винтовку Ильи, топор. Остались, лишь палатка, мой карабин и чумазый котелок, запутавшийся в обрывках аркана. У меня уцелел рюкзак, планшет за пазухой; на поясе сотня патронов и охотничий, нож.
— Страсть злой Анюй, жертва ему дарила, голова, только целый уносила. — На морщинистую ладонь эвен вытряхнул из уцелевшего кисета мокрый табак.
Русло разветвилось на протоки. Плот плыл теперь в одной из них. Течение ослабело. Отвязав запасное бревно, я принялся мастерить новый руль.
Вдруг Илья замер, вглядываясь в прибрежные чащи. — Тихо сиди… — прошептал он. — Смотри: много мяса стоит…
У берега, в укромной заводи, расставив высокие ноги и вытянув морду, пил воду могучий лось. Громадные уши стояли торчком, ноздри раздувались. Зимняя шерсть вылиняла, и крутые бока в темных подпалинах сливались с шерстистой холкой и массивным, как у лошади, крупом.
Я невольно залюбовался великолепным зверем. В якутской тайге водятся самые крупные в мире лоси — настоящие лесные великаны, не уступающие вымершему торфяному оленю. В холке эти гиганты достигают двух метров, а рога весят несколько пудов.
Лось пил и пил, не замечая опасности. Старик медленно поднял вороненый ствол. Трудно целиться с плывущего плота. Да и расстояние было порядочным — метров двести. Эвен превратился в статую.
Многое зависело от его меткости. Ведь мы остались без продовольствия в безлюдной тайге, в самом начале дальнего пути.
Выстрел разорвал тишину. Лось вздрогнул, сделал громадный скачок и, ломая тонкие ивы, повалился в чащу.
— Совсем боялась промах делать, зверь больно крепкий — раненый далеко бегает… — Илья опустил винтовку. Капельки пота блестели на морщинистом лбу.
Причалив к берегу, мы подошли к мертвому зверю. Пуля поразила сохатого в сердце.
Несколько часов ушло на разделку громадной туши. Илья резал мясо длинными ломтями и развешивал на шестах вялиться. Я растянул на поляне огромную лосиную шкуру, поставил палатку, нарвал сухой травы и устроил прекрасное ложе.
Солнце ушло за сопки. Рощи окрасились нежно фиолетовой синью. Протока стала перламутровой. Устроившись у костра, я вытащил заветную планшетку. Ох и приятно было после пережитых опасностей, наслаждаясь теплом, разгадывать ребус старинной грамоты, изучать чертежную роспись Анюя.
Воспользовавшись стоянкой, мы проложим первый «боковой маршрут и осмотрим ягельные пастбища анюйской тайги…
Серебряная сопка