Полутораглазый стрелец
Шрифт:
Так создавалась внешняя история русского футуризма.
Я не собираюсь писать ее.
Неблагодарное это занятие — восстанавливать по памяти труды и дни зачинателей будетлянства.
Не настолько уж разнились между собою их последовательные выступления, чтобы не спутать одной лекции с другой, не объяснять скандала, имевшего место в Политехническом музее, фразой, произнесенной в Тенишевке, или наоборот. Один и тот же доклад Бурлюк читал несколько раз и в Петербурге и в Москве, но в одном городе он назывался «Пушкин и Хлебников» («Ответ господам Чуковским»), а в другом был озаглавлен: «Утверждение российского Футуризма»; одни и те же тезисы для обеих столиц составлялись различным образом — для Петербурга более сдержанно, для Москвы более кричаще.
«Голых» докладов Москва не признавала. Поэтому на всех афишах значилось: «Лекцию иллюстрируют чтением поэты (следовал перечень наших фамилий)…», что отнюдь не обязывало нас выполнять эти ярмарочные обещания, да это порою и при желании было бы невозможно, так как требовало нашего одновременного нахождения в двух городах.
С легкой руки Кульбина, в совершенстве постигшего искусство зазывания, в программу наворачивали все, что ни взбредало на ум. Отвечать за соответствие тезисов фактическому содержанию лекции не приходилось, ибо после первых фраз о том, что «затасканный комментаторами и почитателями Пушкин является мозолью русской жизни» или что «Серов и Репин — арбузные корки, плавающие в помойной лохани», [380] —
380
Лекция Д. Бурлюка под названием «Пушкин и Хлебников» («Ответ гг. Чуковским»), устроенная «в пользу Орловского землячества при СПБ. Политехническом институте», состоялась 3 ноября 1913 г. в Тенишевском училище (см. тезисы: ПС-I, с. 181). О лекции см. в отчете: «Ужасны пушкинианцы, которые превратили поэта в идола, сделали из него учебный гербарий и литературные мощи. Пушкин — <…> «это мозоль русской поэзии». Он для нас устарел, и нам достаточно знакомиться с ним в отроческом возрасте. Настоящая глубина у Пушкина разве только в «Египетских ночах», все же остальное — мель. Мы, — подводит лектор итоги под громкий смех аудитории, — находимся к Пушкину под прямым углом. Совсем не то Хлебников. Это мощный, необычный, колоссальный, гениальный поэт, и этого не чувствуют только те, кто не способен оценить вазу, вне мысли о том, что налито в нее» («Речь», 1913, 4 ноября). На этой лекции присутствовали Маяковский и Крученых. Д. Бурлюк повторил свою лекцию на туже тему в Политехническом музее в Москве 11 ноября 1913 г. на вечере «Утверждение российского футуризма». Второй доклад — «Достижения футуризма» — прочитал Маяковский. См. в отчете: «„Виктор Хлебников — ваятель неологизмов, филологически правильно поставленных. Это поэт, от одного имени которого Русь содрогнется“. Публика весело смеялась, требовала показать ей «ушкуйника». Новоявленное чудо оказалось молодым человеком в сереньком костюмчике… Читали и «слововерти» и «перевертни» б<ратья> Бурлюки, Василий Каменский, Маяковский и «ушкуйник» Хлебников, которого невозможно было расслышать» («Русское слово», 1913, 12 ноября; см. также Катанян 1985, с. 75–76 и НП, с. 466–467). «Серов и Репин — арбузные корки…»— эпатажное заявление Д. Бурлюка во время второго доклада в Москве (11 ноября 1913 г.).
В сущности, только разницей в высоте этой «внутренней» температуры, [381] подскакивавшей у публики с каждым нашим выступлением, и следовало измерять триумфальное шествие будетлян от скромных вечеров в пользу всяких студенческих землячеств (кстати сказать, поднявших после нескольких скандалов вопрос о допустимости использования нас в качестве «благотворителей») [382] — до спектаклей в Луна-парке, заставивших говорить о себе «весь город».
381
Ср. с репликой из публики на «Вечере речетворцев» (13 октября 1913 г.): «Какая у нас температура сейчас? — интересуется кто-то из публики» («Русское слово», 1913, 15 октября).
382
См. письма в редакцию газеты «День» студента В. Суходольского от 14 и 23 ноября 1913 г. и отклики на них от 20 ноября 1913 г.
Кроме этой, неуклонно двигавшейся вверх, кривой, два события, происшедшие в конце ноября, позволили нам определить глубину растления интеллигентских душ футуристической заразой. Я имею в виду приезд Макса Линдера и Эмиля Верхарна. [383]
На следующий день после большого вечера футуристов в Троицком театре, [384] где на эстраде фигурировал даже Хлебников, встававший со стула и раскланивавшийся с публикой всякий раз, когда Бурлюк упоминал его имя, эта самая публика ринулась к Зону — посмотреть «короля экрана», Макса Линдера. [385]
383
Линдер Макс (Г.-М. Лёвьель, 1883–1925) — популярный французский киноактер, эксцентрический комик, находился в Петербурге с 21 по 28 ноября 1913 г. Верхарн Эмиль (1855–1916) — известный бельгийский поэт, находился в Петербурге с 22 по 26 ноября 1913 г. О резко отрицательном отношении Хлебникова к газетной шумихе вокруг и имен «знаменитых гостей» и восторженной реакции на них русской публики см. в его листовке, связанной с приездом Маринетти в Россию, написанной при участии Лившица, где дни их пребывания в Петербурге названы «позорными днями» (см. гл. 8). См. также в воспоминаниях В. Пяста «Встречи», с. 267–268.
384
Вечер «Поэты-футуристы (о вчера, о сегодня, о завтра)», организованный обществом художников «Союз молодежи», состоялся в Троицком театре 20 ноября 1913 г. С докладами выступили Д. Бурлюк, Маяковский, Крученых. Маяковский прочитал доклад «О новейшей русской литературе» (см. тезисы доклада — Катанян 1985, с. 76, 516). См. в отчете: «Новая поэтическая эра считается с пресловутого стихотворения Хлебникова «О, засмейтесь, смехачи», цитируемого оратором к великому удовольствию публики. Слово должно быть самоценно, должно изменять свой звуковой состав» («Россия», 1913, 27 ноября). См. в другом отчете: «Хлебников тоже не выдержал устроенного ему г. Бурлюком и убежал с эстрады» («День», 1913, 22 ноября).
385
Гастроли Макса Линдера проходили в петербургском театре «Зон», открывшемся в сентябре 1913 г. В отличие от Хлебникова и Лившица, Маяковский, выступавший в то время апологетом кинематографа, приветствовал Макса Линдера — см. его статью «Кому нужен кинематограф?» (1914) — ВЛ, 1970, № 8, с. 181; впервые — «Кине-журнал», 1914, № 1, 11 января. Ср. также отзыв Д. Бурлюка о Максе Линдере («Кине-журнал», 1915, № 1–2, с. 55): «Поездка по России превратилась в сплошной триумф. Статьи, фельетоны, интервью. Первое лицо фильмов сделалось первым во внимании общества».
Он приехал прямо из Парижа с целой свитой секретарей, помощников, сателлитов и выступал в скетче собственного сочинения «Любовь и Танго». [386]
Однообразная мимика, которую Линдеру никогда не удалось поднять до уровня маски, и конвульсивная жестикуляция, смешившая первых зрителей синематографа, будучи перенесены на подмостки, утрачивали последний смысл, а экранные трюки, от которых Линдер не нашел нужным отказаться и на сцене, разоблачаясь, превращались в убогую клоунаду.
386
Этот скетч был поставлен впервые в театре «Зон» 21 ноября 1913 г., а также в последующие дни гастролей М. Линдера — см.: В. А. 1-е выступление Макса Линдера, — «День», 1913, 22 ноября.
Публика тем не менее хлопала.
Не своему вчерашнему любимцу, обманувшему всех киноманов в их ожиданиях.
Хлопала сногсшибательного покроя фраку, цилиндру невиданного фасона, альпийской белизне гетр.
Рукоплескала последнему крику моды, Пулю в лице его коммивояжера, площадному Бреммелю, [387] за плечами которого маячил вожделенный призрак Парижа.
Можно ли было назвать это успехом Линдера?
И, когда у подъезда театра ноябрьским ветром подхватило маленького человечка в скунсовой шубе, чтобы, донеся до Михайловской площади, опустить, как листок лакмусовой бумаги, в полуночный перегар подвала, румянцем зарделись синеватые щеки человечка: кисло реагировала «Бродячая Собака» на пулевскую модель. [388]
387
Пуль — известная английская торговая фирма «Henry Poole & С°», имевшая отделение в Париже. Бреммель Джордж (1778–1840) — основатель дендизма, герой книги Барбье д'Оревильи «Дэндизм и Джордж Бреммель» (1845 — рус. изд. в 1912 г., перевод М. Петровского, вступ. ст. М. Кузмина).
388
Об отношении завсегдатаев «Бродячей собаки» к Максу Линдеру см.: Пяст В. Встречи, с. 267; ПК 1983, с. 215–216.
Умопомрачительный фрак парижанина перечеркивала доморощенная полосатая кофта, и в поединке двух цилиндров — «цилиндра, как такового» и цилиндра будетлянского [389] — поражение первого объяснялось отнюдь не патриотизмом русской публики, как известно, всегда готовой оказать предпочтение загранице: перекормленные футуристическими «аттракционами», [390] петербуржцы уже требовали более острой пищи, чем та, которую мог предложить ей неотразимый Макс. Если бесспорный провал Линдера как будто свидетельствовал о некотором интеллектуальном росте слоев, выражавших собою пресловутое общественное мнение, то сомнительный успех Верхарна, приехавшего почти одновременно, указывал как раз на обратное.
389
«Цилиндр, как таковой» — намек на названия футуристической декларации Крученых и Хлебникова «Буква как таковая» (1913) и брошюры А. Крученых «Слово как таковое» (Спб., 1913). Цилиндр будетлянский — футуристы носили цилиндр в шокирующем сочетании с одеждой совсем иного стиля. На московской выставке «1915 год», открывшейся 23 марта, Маяковский экспонировал эпатажный «Самопортрет», который представлял собой разрезанный пополам цилиндр на фоне стены, раскрашенной черными полосами и с приклеенной к ней черной перчаткой (см. описание «Самопортрета» в статье С. Яблоновского «Выставки. Оскар Мещанинов» — «Русское слово», 1915, 25 марта, где его автором ошибочно назван Ларионов; см. также КИРА, с. 20).
390
См., например, статью о футуристах Е. Адамова «„Просвещение“ или „аттракцион“» («День», 1913, 22 ноября).
Разумеется, было бы нелепо сравнивать известность этих двух людей. «Повсеградно оэкраненного» [391] Макса знали десятки миллионов зрителей, между тем как число читателей Верхарна измерялось несколькими тысячами. И если видеть в славе превосходную степень известности, то славен был, конечно, Линдер, а не седоусый, чуть сгорбленный старик, «Данте современности», [392] которого встретила на Варшавском вокзале кучка в десять-двенадцать человек.
391
Цитата из ст-ния И. Северянина «Эпилог» (1912).
392
«Данте современности» — так назвал свою статью об Эмиле Верхарне В. Брюсов в связи с его приездом в Россию («День», 1913, 13 ноября). Эта характеристика Э. Верхарна восходит к формуле «Дант современного промышленного строя» французских критиков М. и А. Леблонов («Весы», 1904, № 3, с. 70) — см. ЛН, т. 85, М., 1976, с. 557.
Ни Батюшков, ни Венгеров, ни Барятинский, [393] образовавшие наспех сколоченную делегацию для приема гостя, за всю свою жизнь не прочли в оригинале ни одной верхарновской строки: в лучшем случае, перед тем как ехать на вокзал, кто-нибудь из них, уже в пальто и калошах, перелистал брюсовские переводы.
Пласты маститости не совпадали: приехав в Россию и встреченный людьми, которые были даже моложе его, Верхарн врезался в гущу предшествующего литературного поколения. Цеппелин ошибся ангаром, ему было тесно среди моложавых стариков, ничего не смысливших в искусстве. Правда, аудитория, перед которой он прочел свою лекцию, [394] не сплошь состояла из Батюшковых и Венгеровых, но и в ней ему пришлось представительствовать самого себя, выступая как бы послом некоей внепространственной державы. О конкретном литературном материале среди этой публики, лишь понаслышке знакомой с его творчеством, говорить было невозможно. Верхарн это понял и выбрал отвлеченную тему «Об энтузиазме», как нельзя более соответствовавшую смутным предреволюционным тяготениям русской интеллигенции. [395]
393
Батюшков Ф. Д. (1857–1920) — литературовед, критик, исследователь западно-европейской литературы. Венгеров С. А. (1855–1920) — историк литературы, критик, библиограф, профессор Петербургского университета. Барятинский В. В. (1874–1941) — драматург, беллетрист.
394
Э. Верхарн прочел 24 ноября в Тенишевском училище лекцию «Культура энтузиазма», которую он «сопровождал чтением своих поэм» («День», 1913, 15 ноября).
395
См. отчет: Неведомский М. Лекция об «энтузиазме» (К чтению Э. Верхарна в зале Тенишевского училища). — «День», 1913, 26 ноября.
Литература осталась в стороне. Отказавшись от поэтической специфики, умудренный жизненным опытом старик беседовал с аудиторией о вещах, далеких от искусства. Благородные мысли, высказываемые им, не могли не встретить сочувственного отклика у слушателей. Ему рукоплескали от чистого сердца, но аплодисменты эти относились не к автору «Villes tentaculaires» и «Multiple splendeur», не к представителю определенной школы, не к носителю известного круга литературных идей:
Верхарн — поэт, Верхарн — символист, Верхарн — воплощение фламандского гения — оказался здесь ни при чем. [396]
396
«Les Villes tentaculaires» и «La Multiple splendeur» — названия книг Э. Верхарна («Города-спруты», 1896 и «Многоцветное сияние», 1906). О последней книге Верхарн писал Брюсову 15 декабря 1906 г.: «Мне думается, что это лучшая моя книжка» (ЛН, т. 85, с. 567).