Полвека без Ивлина Во
Шрифт:
Если наше благосостояние почему-то вызывает у тебя тревогу, не колеблясь, обращайся к Памелле Черчилль [111] — о нас ей известно абсолютно все.
Прочел «Фанни при свете газа» [112] — понравилось. И еще одну книгу про Анджелу Бальфур [113] , называется «Манон Леско».
С любовью, Ивлин.
Нэнси Митфорд [114]
111
Первая жена Рэндольфа Черчилля.
112
Мелодраматический роман о судьбе лондонской проститутки в викторианскую эпоху, написанный в 1940 г. английским прозаиком Майклом Сэдлиром (1888–1957).
113
В 1938 г.
114
Нэнси Митфорд (1904–1973) — писатель, критик, автор многих романов и биографий, близкая приятельница и постоянная корреспондентка И. Во и его первой жены Ивлин Гарднер. Во время войны работала в книжном магазине в Лондоне, после войны переселилась в Париж. В отличие от консерватора Во, придерживалась левых убеждений, что порой провоцировало его на подтрунивание и критические выпады.
31 мая 1942 [115] Ардроссан, Эйршир
Дорогая Нэнси,
получилась чудесная посылка. Есть только одна книга, которую читаю с гордостью; вкладываю и ее тоже. Не пришлете ли в ответ что-нибудь поучительное?
После долгих зимних месяцев аскезы в составе морских пехотинцев, чему предшествовали еще несколько месяцев бесконечных проволочек, которые можно было бы назвать «боевыми бездействиями», — мы с Бобом Лейкоком [116] вернулись из Шотландии.
115
В 1942 г. Во проходит курс ротных командиров в Эдинбурге; в Шерборне служит офицером разведки при штабе бригады.
116
Роберт Лейкок (1907–1968) — командир десантников, в составе которых одно время воевал И. Во; его близкий друг.
На завтрак каждый день ем омлет и грейпфрут, поскольку в здешних местах в нормирование съестного не верят. До войны мне (как, подозреваю, и Вам) никогда не приходило в голову питаться грейпфрутами. Но даже при наличии грейпфрутов и прочих яств война нравится мне теперь куда меньше, чем раньше. Впрочем, через пару лет, когда перебьют наших солдат, и мы с Вами и Коннолли [117] сможем отстаивать нашу культуру без всякого вмешательства со стороны, война станет лучше. <…>
117
Сирил Коннолли (1903–1974) — писатель, критик, журналист; в 1939 г. вместе со Стивеном Спендером основал литературный журнал «Горизонт», где печатались Джордж Оруэлл, И. Во, У. X. Оден.
Думаю, этими книгами будут зачитываться мои внуки (если, конечно, они научатся читать, в чем у меня есть сомнения). Я скажу им, что эти книги были собраны в разгар величайшей войны великим прозаиком и выдающимся критиком. Вам не кажется, что было бы забавно посмотреть на книги, отобранные Саути и посланные капитану британского флота во времена наполеоновских войн? <…>
Леди Дороти Лайгон
23 марта 1944 года
Дорогая Попка,
ужасно рад был Вашему письму. Хочется надеяться, что и Вы получите мое. Постараюсь не выводить из себя цензора, но мои сегодняшние взгляды настолько отличаются от тех, к которым склоняет меня Брендан Брэкен [118] , что я могу очутиться в тюрьме в любую минуту. Будет обидно, если из-за меня упекут за решетку и Вас.
118
Брендан Брэкен (1901–1958) — министр информации в правительстве У. Черчилля.
В настоящее время я в Чагфорде, перевожу дух от военных обязанностей и, как следствие, тружусь так, как не трудился последние пять лет. Пишу замечательную и очень печальную книгу [119] об очень богатых, прекрасных, родовитых людях, которые живут во дворцах и если и страдают, то исключительно из-за самих себя. Их соблазняют два ненасытных демона, секс и спиртное, а ведь в наше время найдутся демоны и похуже.
От второго демона я и сам в последнее время натерпелся. В Лондоне я, как говорится, не просыхал. И начал терять память, а ведь для человека, живущего прошлым, потеря памяти равносильна потере жизни. Я даже немного встревожился, но потом понял, что мне нужна была работа по сердцу. Я здесь уже полтора месяца, мозги прояснились, и сейчас мне пишется лучше, чем когда-либо в прошлом. Иногда меня навещает малютка Лора. Жизнь она ведет поистине героическую: через несколько недель должна родить очередного ребенка.
119
«Возвращение в Брайдсхед».
С тех пор как мы с Вами виделись, моя армейская жизнь как-то потускнела. Я свел генерала с ума [120] в буквальном, а не переносном смысле слова, и нас обоих изгнали из штаба. Потом я стал парашютистом. Для любящего уединение нет большего удовольствия, чем парить в одиночестве в воздухе, но удовольствие это, увы, скоротечно, да и земля не слишком мягкая, и врачи решили (мне это и без них было ясно), что я слишком стар для подобных утех. <…>
Когда нога зажила, меня направили к другому генералу, у которого я пробыл адъютантом всего 24 часа, ибо имел несчастье за обедом опрокинуть на него бокал красного вина. Просто невероятно, сколько вина помещается, оказывается, в бокале и как велика поверхность его распространения, если выплеснуть вино со смаком. Генерал оказался тупицей, и я был рад от него избавиться, да и он от меня тоже. Потом меня направили к еще одному, уже третьему, генералу более высокого ранга. <…> Но то ли его обо мне предупредили, то ли самого отправили в отставку — как бы то ни было, я получил бумагу, отменяющую это назначение. <…>
120
В феврале 1944 г. Во был назначен адъютантом к генералу Томасу, однако испытательный срок не прошел и вернулся в Чагфорд.
Сломав ногу, я отлично провел время в постели. Кто только меня не навещал, от посетителей отбоя не было, и в день мне приходилось тратить на выпивку фунтов десять, не меньше. <…>
Лоре Во
27 сентября 1944 Топуско [121]
Дорогая моя Лора,
время здесь стоит на месте. Думаю, война кончилась бы скорее, стань я помощником регистратора в больнице [122] . Кроме как завтракать и обедать, делать здесь решительно нечего, и писать тебе не о чем. Радист запил, что повергло наше небольшое сообщество в полное замешательство. От запаха ракии меня тошнит; ракия и табачный дым — характерные черты этого места на земле. Мое окно почти полностью закрыто виноградными лозами, и я долгое время не мог понять, отчего, проснувшись и увидев пробивающийся сквозь листву солнечный свет, я каждые четверть часа вспоминаю Мидсомер-Мортон. Потом только я сообразил, что все очень просто: именно так сквозь вьющийся виноград пробивался свет с веранды в курительную в доме моей бабушки.
121
Осенью и зимой 1944 г. И. Во находится в Топуско (Хорватия) в составе британской миссии, после чего в качестве офицера связи переведен в Дубровник, где осуществляет связь между английскими войсками и югославскими партизанами.
122
В июле 1944 г. самолет, в котором И. Во и Рэндольф Черчилль летят в Югославию, терпит аварию, и писатель проводит месяц в больнице в хорватском городе Топуско.
Два дня назад штаб партизан и русская миссия обменивались наградами, в честь чего состоялся торжественный ужин. К награждению приступили только после полуночи. Затем, в два часа ночи, когда я немного утомился от речей на иностранных языках, началось театрализованное представление — патриотические стихи, пьесы и песни; продолжалось представление до четырех утра. Поскольку ложиться спать мы привыкли ровно в десять, вечер получился нелегким.
Вчера мы поехали посмотреть на боевые действия. Выдался великолепный осенний день. Местность на вид совершенно английская: небольшие леса и поля, живые изгороди с ломоносом, самбуком, черникой и колючками. Мы устроили пикник на склоне холма, а под нами, на расстоянии мили, шел какой-то бесцельный, бессмысленный бой. Домой вернулись в сумерках при лунном свете и обнаружили, что радист бродит по ферме без штанов и стонет, будто от сильной боли.
Еще только четверть пятого вечера, а кажется, с утра прошла целая неделя. Мы — как персонажи из пьесы Чехова.
Только что явилась депутация обиженных евреев. Приходят они чуть ли не каждый день. Рэндольф интересуется евреями, Герберт — албанцами. Я, пожалуй, на стороне Герберта.
Есть здесь также бродячий музыкант, он носит с собой раздутую свиную тушу и, точно горец, играет джигу.
А теперь я должен идти к генералу. Когда вернусь, будет всего-то половина шестого. О Господи, как же хочется заснуть и проснуться, когда война кончится.
С любовью, Ивлин.
Нэнси Митфорд
25 декабря 1944 37 Военная миссия, Дубровник
<…> Я сбежал от Вашего кузена Рэндольфа и сейчас нахожусь в жемчужине Адриатики, которая смотрится не такой уж жемчужиной из-за ренессансных фасадов, разукрашенных коммунистическими лозунгами. Рождество я провел в полном одиночестве, что — за вычетом Лоры и нескольких близких друзей, которых можно пересчитать по пальцам одной ноги, — меня вполне устраивает. Я ужинал, сидя перед зеркалом, и с грустью размышлял о том, что с годами превратился не в представительного джентльмена средних лет, а в неказистого юнца. <…> Как я рад, что Вы, может статься, опять возьметесь за перо. В этом случае присылайте результаты в «Чепмен-энд-Холл». Они любят сорить деньгами, я же обязуюсь добыть Вам солидный аванс. В Вашем письме огорчительно только одно. В нем я не обнаружил слов: «Благодарю Вас за Ваш прекрасный рождественский подарок — „Возвращение в Брайдсхед“. Это замечательное произведение». Вам не хотелось об этом упоминать, или цензура постаралась? Книгу Вы должны были уже получить, и хотя, я знаю, она наверняка шокирует Вас своей набожностью, в романе есть несколько примечательных мест, которые могут Вам понравиться. <…>