Поляна №1 (7), февраль 2014
Шрифт:
– Ах, это Ольга Михайловна? Много слышала о вас от Григория Осиповича. А его нет. Он с утра поехал на вокзал – проводить одного знакомого. Пожилой человек, инвалид, нуждается в помощи. Может, вы с ним тоже знакомы?
– Да, знакома, – отозвалась Ольга. – Вернее, когда-то была знакома…
«Маечка» продолжала ей что-то говорить, но Ольга не в силах была ее слушать. Просто повесила трубку.
Она ведь знала, знала! Этот человек не может вынести и малейшего напряжения. Он убегает! Всегда убегает!
Так уже было однажды!
В сильном волнении она подошла к
Рисунки валялись на столике – разные стадии пожара. Сначала бурный, красно-желтый, языкастый. И потом уже с некоторой чернотой пепла и тления, уходящий в бесконечную глубину пространства. Какой-то абстрактный экспрессионизм!..
Но как она предугадала эту траурную ноту расставания! И этот бесконечный огненный отзвук!
Борис заглянул к ней в комнату.
– Работаешь? Как-то мы закисли в последнее время, нет? Особенно я. Не пойти ли нам, Олишон, в ресторацию? Не выпить ли там по бокалу местного яблочного вина?
Ольга не возражала.
…Они сидели на открытой веранде местной «кавины», выходящей к морю. Серо-сизое небо почти сливалось с перламутровым оттенком воды. И на Ольге было ее любимое, перламутровых тонов платье с широкими «русалочьими» рукавами. Она старалась успокоиться и расслабиться, ощущая себя как после внезапного припадка.
Громко и грозно кричали чайки.
– А ты загорела, – сказал Борис. – Отдых пошел тебе на пользу.
Повертел в руках бокал с желтым яблочным вином и произнес в задумчивости:
– Ты знаешь, я тогда ошибся. Это был вовсе не Анатолий и не Аркадий. Кто-то другой. Я вспомнил, что мне рассказали дальнейшую историю того бездельника. В смысле, Анатолия– Аркадия. Я тебе говорил, что он был евреем? Так он не преминул этим воспользоваться. Оказывается, его тут, в России, угнетали, уволили с работы, не давали проявить свои способности. Кто бы говорил! Я знаю множество случаев, когда это было бы истинной правдой. Но не в его! В результате он, как беженец, очутился в Штатах. И что ты думаешь? Стал, как миленький, работать агентом по продаже недвижимости. Не думаю, что это намного интереснее работы в конструкторском бюро! Может, денежнее. Но неужели в этом вся приманка? Потом сам возглавил фирму. Мне говорили, что зашибает большие доллары. И это тот самый бездельник, который не желал в конструкторском бюро даже в шахматы играть! Я уж о математических расчетах не говорю! Сидел, уставившись в одну точку. Феноменально!
– Но ты, кажется, и в этом случае не испытываешь восторга? Тебе и этот вариант не слишком нравится, верно? – спросила Ольга, с удивившей Бориса горячностью.
– Разумеется, не нравится. Мы в России все из Обломовки. Штольцы нам гораздо антипатичнее Ильи Ильича. Но какова деловая энергия в этой самой Америке! Мертвого подняли на ноги, и он тут же взялся за бизнес!
– А что нужно делать? Ты знаешь?
Ольга снова заволновалась. В ней накопилось столько безумных невнятных вопросов, столько смятенных противоречивых чувств, столько утаенного и невысказанного, что уверенный тон Бориса ее удивлял, если не раздражал.
– И ты
– А любить? – совсем тихо спросила Ольга.
Борис поморщился.
– Но я же о серьезных вещах говорю, о «хлебе» жизни, а любовь – конфетки. Да, что вы не поделили с той девицей, ну, которая разбросала по полу конфеты?
– Конфеты и не поделили, – невесело рассмеялась Ольга. – Всякую конфетную ерунду.
– Как бы то ни было, – продолжил Борис, обостренной интуицией уловив настроение жены, – я просто везунчик, что тебя встретил.
– Правда? – Ольга просияла и, перегнувшись через столик, чмокнула Бориса в лоб. И тут же подумала, что того нельзя было бы «чмокнуть», можно было только припасть к губам и не отрываться.
Дома она снова подошла к чистому холсту, который ее все это время ждал. Схватив кисть, она обмакнула ее в синюю краску – свою любимую лазурь. Это было небо, вода, воздух. Ее всегдашние, холодные и прозрачные стихии. Это был ее рай. Он было вспыхнул и забурлил, но, кажется, она вернулась к прохладной голубизне. С кем она там будет?
О, конечно же, с Борисом! Она слегка обозначила на холсте две прозрачные фигуры, скользящие по эфиру. Небо, Солнце, Луна, море, звезды и они вдвоем. Мифологизированный двойной портрет на космическом фоне. Все, больше не нужно ничего!
Но потом, ночью, ей приснилось или привиделось нечто иное, не вошедшее в холст.
Ее воздушная тень вдруг круто развернулась и устремилась к другой тени. Той, что затаилась где-то в скалистой расщелине, в пропасти, откуда вырывалось красно-желтое пламя. И та, другая, тень, колышущаяся на ветру, с искаженными страдальческими чертами, быстро-быстро отвернулась от нее и забилась вглубь расщелины.
Зачем отвернулась?
Не затем ли, чтобы в своем укрытии бесконечно о ней мечтать, не испытывая уже ни страха, ни горечи, ни сожалений? А только обжигающее легкое прикосновение земной любви, ставшей отзвуком и мелодией?
И шептать, почти беззвучно, на вибрирующих низких тонах, как воет ночной ветер:
– Еще, еще, еще прелестне-е-е…
Елена Полтавская. Зима в Непале
Туристические сезоны в Непале – это осень и весна, когда все цветет и температура воздуха поднимается до плюс двадцати пяти. Когда отмыты гостиницы, сувенирные лавки блестят статуэтками, а местные жители улыбаются самой очаровательной улыбкой. Но однажды мы посетили Непал зимой.
В середине декабря я и мой муж Саша прилетели в Катманду. Сначала мы остановились в дорогой гостинице, но, решив экономить, сторговались за пятнадцать долларов в сутки в местечке под названием Тамель.
Жить в Тамеле – это как засыпать и просыпаться в центре базарной площади, где музыка засыпает поздно, а торговля просыпается рано.
– А мне нравится, – сказал муж, когда ночной бар долго не мог угомониться.
Но громкую музыку еще как-то можно было стерпеть, а вот отсутствие электричества и холод – точно нет. Спальный мешок и шапка на голову – это понятно. Но каждую ночь в спальном мешке… Эх!..