Поляне(Роман-легенда)
Шрифт:
Ну а Житовий — сей разумнее всех прочих. Ишь, хитрец старый, знай себе помалкивает. Выжидает, что скажет князь. Ну нет, не выйдет такая затея, придется и тебе слово молвить, не отвертишься. Назвался груздем — полезай в кузов!
А Млад со Стрелюком опять схлестнулись, снова бранятся, того и гляди — за мечи схватятся, тогда уж не разнимешь, поздно будет. Порубят один другого, вместо того чтобы сообща полян примучить. «Напущу-ка я на них Житовия». Горислав почесал свою черную бороду, взглянул лукаво на старого боярина и голосом достаточно суровым повелел:
— Уйми их, Житовий! Бояре, а хуже отроков…
Житовий поднялся со скамьи, оправил нарядный,
— Внимайте, бояре! Князь наш Горислав велел мне молвить, а вам внимать. Внимайте же… Слушал я вас, того и другого. Не стану вникать в суть спора вашего. Ибо не о том спорите, не та сейчас забота и не для того призвал нас сюда князь. Одно скажу. Скажу, как мыслю. Вот все мы тут бояре — и ты, Стрелюк, и ты, Млад, и я тоже. Все мы не отроки, верно князь наш заметил. Все мы с вами в таких уже летах, когда жить в этом мире остается меньше, нежели прожито. Не ведаю, как вы, а про себя так скажу. С каждым новым летом я все яснее, все больнее чую, до чего же бесценен каждый оставшийся мне в этой жизни день, каждый оставшийся час, каждый миг. Неужели вы не чуете того же? Нет, чуете! Не можете не чуять. Так не забудьте же, вспомните о том, прежде чем губить на пустые словопрения, на никчемные перебранки те бесценные и невозвратимые дни, часы и мгновенья, которые остались каждому из нас в здешней нашей жизни. Вспомните и помыслите: а надо ли? А к чему? А на что час утерян? Не воротишь ведь! Вот что хотел я молвить вам, други мои бояре.
Все молчали, потрясенные сказанным. Стрелюк опустил взор и хмурился, Млад — наоборот — глядел на говорившего не мигая. Горислав же сжигал всех троих угольными очами, дыша громко и часто.
— А теперь мое слово к тебе, княже, — продолжал чуть погодя Житовий. — Ведаю, что заботит и что тревожит тебя. То же самое заботит и тревожит всех нас, ибо заботы и тревоги князя должны быть заботами и тревогами его бояр. И нет в том посягательства какого-либо на княжью честь и славу, а есть лишь наша верность своему князю…
— Сказывай дело! — прервал нетерпеливо Горислав. — Сам говорил ведь, что дорог час…
— Сказываю, как умею, — без обиды, но с достоинством отозвался Житовий. — Говорю, как мыслю. А мыслю я, что не в том ныне заботы наши и помыслы…
— Как это так? — удивился Стрелюк.
— Как не в том?! — вскинулся Млад.
— Ежели не в том, — князь пожал плечами недоуменно, — то в чем же? Поясни.
— Поясню. Внимай, княже. Внимайте, бояре. Все наши помыслы супротив соседей направлены, супротив полян. Так прежде бывало, так и поныне осталось. И так оно сложилось, что лучшего часа для великого похода на Горы нам еще отродясь не выпадало…
Горислав кивнул согласно и сделал такое движение рукой, будто желал сказать: ну да, все верно, все именно так, чего же еще?
— Да, отродясь не выпадало, — повторил старый боярин. — Кия на Горах нету, Хорива нету, Горазда с Воиславом нету, один Щек остался. Кметов у Щека мало, даже с соседом своим заболотным, с Усом, никак не совладает Щек, а тот и вовсе обнаглел. Казалось бы, чего проще? Сговориться с тем же Усом, хотя он погоду не делает, да маслом каши не испортишь… Можно и с дреговичами сговориться. А можно ни с кем не сговариваться, кметов у нас хватит, только собрать бы их всех поборзее со всей земли сюда, на Уж, под княжий стяг, и перейти Ирпень всею своею силой немалой, и…
— И Горы наши! — не утерпел Млад.
— Да, Млад, и Горы наши… — Тут Житовий помолчал в раздумье и вдруг спросил, вскинув очи: — А надобно сие? Надобно сие, Горислав? К чему нам Горы, к чему нам земля полянская? Мало у нас своей земли?
— Мало, — заявил Стрелюк. — Лесов много, а под пашню мало, у полян под пашню больше.
— А нужна ли нам пашня? — упирался Житовий. — Отчего бы с полянами не сторговаться — они нам хлеб, а мы им пушнину? А плох ли наш корст над Ужом, плохи ли наши Долгие Валы? К чему нам полян примучивать, к чему Горы отнимать у них? Скажи мне, княже, к чему?
— А к тому, — ответил Горислав, — что иначе они нас примучат после. Примучат и дань наложат. Этого ждать?
— А росичи да северяне? — возразил Житовий. — Они сговорились с Кием и не платят дани. Более того, свою долю добычи в совместных с полянами походах имеют немалую. Вот бы и нам сговориться с Кием — чем дурно?
— Где тот Кий? — усмехнулся Горислав. — Поминай как звали!
— А ежели так, — усмехнулся в свою очередь Житовий, — то чего же нам опасаться? Без Кия полянам нас никогда не примучить.
Князь не ответил, только зыркнул, будто спалить желал. И подумал, что, может, и не пустое говорит боярин. И снова вспомнил слова волхвов.
А соблазн велик, ох и велик же соблазн! И страх — не мал. На что тут решиться?
Внезапно думы Горислава были прерваны.
— Спешные вести, княже! — заявил входя гридень-сотский и ввел гонца, запыленного, умученного. В тереме шибануло потом — смесью конского с человечьим.
Вглядевшись в осунувшееся лицо гонца, Горислав напрягся весь, спросил нетерпеливо:
— Оттуда?
— Оттуда, княже.
— Ну?!
— Кий ушел с Истра. Идет к Днепру.
6. И днепровской водою коней напоим…
В недосягаемой для стрелы вышине, едва приметные оку, парят орлы-степняки, которым сверху даже затаившийся зайчонок виден. И видна им дорога, а на дороге — кони, на конях — люди. Много коней, много людей…
Кто только не ходил по старой степной дороге! Позабыты имена тех племен и народов, не оставили они следа в памяти поколений. Остались кое-где курганы-горбы в безлюдной степи, поросшие выгоревшими колючими травами и кустами. Лежат под курганами неведомые бойцы, герои давным-давно отгремевших сеч. Кто, когда и что поведает об их делах, славных и бесславных?.. Многие племена и народы пройдут еще на своих конях старыми степными дорогами, новые дороги протопчут, новые курганы поставят, и встанут на иных курганах коротконогие, широколицые истуканы каменные…
До самого окоема во все стороны простерлась степь — где с ковыльной проседью, где сплошь седая от ковыля, а местами — как иноземный ковер, вся разукрашенная соцветиями — белыми и желтыми, нежно-лиловыми и сизо-синими. Поближе к дороге — червонные пятна маков, будто прошел здесь раненый великан, роняя капли своей крови. А сама дорога заросла высокими дикими травами.
Ложатся травы под копыта идущих по дороге коней. Кони, кони, кони… великое множество коней, идут, лоснятся в полуденном сиянии — вороные и караковые, рыжие и бурые, игреневые и соловые, гнедые и пегие — все с золотым отливом. Не лоснятся только, светлея матово одинокими пятнами в толпе темных своих собратьев, кони серые, их у полян не много: болеют чаще и копыта сбивают, хотя резвы и куда как нарядны.