Полярник
Шрифт:
— Вот такенная игла! — показал я разведенными руками ожидающему свою очередь старпому. Тот побледнел, но мужественно шагнул в дышащее запахами медикаментов чрево санкаюты.
Очередь стала гораздо жиже.
«Вот интересно, будет ли наш гнусный Номенсен проходить такие же процедуры?» — подумалось мне. Ведь он каждый обед без стеснения выпивал по бутылке красного вина.
Капитана освободили от участия в этом таинстве. То ли потому, что он был безобразно стар, то ли потому, что являлся гражданином свободной объединенной Европы.
Результатов анализов никто из нас так никогда и не узнал. Да и позабыли быстро, разве что я вспомнил, как метко намочил руку тетеньке-лаборантке.
В моем коридорчике всегда стояла судовая тишина. Это значит, что кроме угадывавшегося шума главного двигателя, было тихо, как в мастерской художника. Лишь изредка сквозь закрытые двери прорывался вопль случайного урки.
Урки — это наши матросы, филиппинцы. Так их назвал я под впечатлением гоблинского перевода «Властелина колец». Название прижилось. Во всяком случае, мне лучше их было так называть, нежели пренебрежительно «филипки», унизительно «папуасы», или брезгливо «братья наши меньшие». На «Линге» в моем подчинении были два моториста, которые очень ревностно следили друг за другом: кто из них лучше? Меня они устраивали во всех отношениях: исполнительность, способность найти самим себе работу, ответственность. Раз в неделю все наши урки, палубные и машинные, бухали. Пили алкоголь они во вполне приличных объемах. Меня поначалу это очень удивляло: работал стереотип, что пьянствуют только русские.
Однажды, замечательный дед из Николаева, Игорь, под вечер проходил мимо матросской кают-кампании. Проходил по делу. Но был замечен и вовлечен за стол початыми бутылками японского коньяку. Следует заметить, что урки никогда не преминут угостить любого белого человека, случившегося рядом. Для них — это честь, если удается из своей бутылки налить стопку какому-нибудь офицеру. Мы стояли в Токио, через пять часов, глубокой ночью должны были переехать в Йокохаму. Но пока вечер был в самом разгаре. Игорь присел на пару рюмок, но потерялся до отхода.
Ночью мне звонит великовозрастный второй штурман, родом из Питера, долго молчит в трубку, потом выдает, наконец:
— Часовой нотис на отход, надо готовить главный двигатель.
Серега, так его звали, отличался удивительной способностью красноречиво молчать. Надо что-нибудь сказать — он тщетно пытается выдавить из себя слово, делает печальные глаза и вздыхает. Сразу становится понятно, чего же ему надобно на самом деле. Может, телепатия.
Я интересуюсь, а где же дед? Серега испускает дух и кладет трубку.
Ясно: дело — не уха. Я хмуро спускаюсь вниз, встречаю второго штурмана. Тот обреченно указывает на дверь матросской кают-кампании. Моему взгляду открывается картина полного умиротворения.
Вокруг стола на диванах спят урки. На столе перекатываются пустые бутылки из-под коньяку. Во главе торжества, бессильно свесив вдоль туловища руки, безмолвствует Игорь. Голова откинута назад, будто он с открытым ртом разглядывает что-то на подволоке. Колени высоко задраны. Я присмотрелся и выяснил причину — ноги он держит на могучем туловище урки-боцмана. Тот, застряв между стулом и столом, безмятежно спит на палубе.
Я попробовал растолкать деда. С таким же успехом я мог бы отдавать распоряжения на карельском языке своим уркам. Игорь смотрел на меня неузнавающим взглядом, не слыша и не видя вокруг себя ничего, кроме своего эго. А эго сейчас летало в розовых облаках пьяного неба. Он, вдруг, начинал двумя ногами пихать боцмана и говорить ему деревянным языком:
— Олег!
Боцман колыхался и хрюкал в ответ. Вместе с ним начинал колыхаться и стол с бутылками. Тара обиженно дзинькала, падая на палубу.
Мы с Сережей попробовали поднять деда под белы рученьки. Но он, не имея излишков веса, имел чрезмерную цепкость и хватался за любые предметы, даже за плоскость стола, как муха. При этом он ожесточенно толкал обеими ногами урку под стулом.
Наконец, где-то в мозжечке у боцмана случился рефлекс. Он начал медленно и решительно подниматься с закрытыми глазами. Вместе с ним начал подниматься и Игорь, потому что ноги у него соскользнули с могучей спины сотоварища по бокам. Нам оставалось только направить руки деда через плечи урки.
Вскоре боцман обрел вертикальное положение. На нем в форме рюкзака висел наш старший механик. Игорь, демонстрируя чудеса хваткости, крепко вцепился в урку руками — ногами. При этом он иногда делал ногами лягающие движения и, не поднимая с боцманского плеча голову, кричал в милостиво подвернувшееся ухо:
— Олег!
Со стороны казалось, что он пришпоривает могучего филиппинца.
Нам с Сережей оставалось только следить, чтобы все двери на пути были открыты: урка медленно, но верно шел в свою каюту. Вместе с ним, без приглашения, ехал дед.
Однако на полпути боцман вдруг застыл и начал наклоняться. Мы испугались, что силы у него иссякли. Но урка стал шарить по своей ноге, потом по палубе, не обращая внимания на жокейские выходки Игоря.
— Он тапки ищет! — осенило меня в голос. Сергей быстро метнулся назад и приволок обе штиблеты. Одну мы подсунули под руку боцмана, это его вполне устроило. Он натянул тапок на ногу и продолжил движение. Второй, видимо, был без надобности.
Наконец, боцман добрался до своей каюты и тяжело рухнул на койку. Та жалобно заскрипела. Хорошо, мы успели в четыре руки схватить Игоря за туловище, иначе бы он был жестоко задавлен и никогда бы не увидел завтрашней похмелки. Усилие, предпринятое нами, было могучим, но недостаточным, чтоб удержать деда на руках. Он выскользнул из наших объятий и стек на краешек дивана, стоящего впритык с кроватью в поперечном направлении.
Мы, тяжело дыша, махнули руками: пусть себе отсыпаются, то-то завтра удивятся.
В Йокохаму я переехал самостоятельно. Игорь появился в обед. Несколько плоский и с красными глазами. Бодрить себя пищей не стал, только поинтересовался, когда же все-таки из Токио уедем. Я его обрадовал, что мы уже там.
— А кто ж тогда главный двигатель готовил к работе? — недоверчиво переспросил он меня.
— Как — кто? Ты! — сказал я и продолжил выковыривать из слипшихся макарон кольца кальмаров.