Полыновский улей
Шрифт:
Так было. А сейчас — пуговицы, в лучшем случае — гребенки и подтяжки.
Сохраняя на лице холодность и надменность, внутри Граббэ весь клокотал. Но он был труслив. Встретив случайно милиционера, переходил на другую сторону улицы, а дома любил строить из себя грозного врага советской власти.
— Ну, скаут! Воробьев гоняешь? — спросил он как-то у Борьки.
Тот буркнул что-то нечленораздельное.
— Обмельчали люди! — вздохнул старший Граббэ. — Неужели тебя не тянет на что-нибудь большое, серьезное? Неужели ничем не горит твоя
— Горит! — вспыхнул Борька. — Еще как горит!.. Попадись он мне...
— Кто же это вызвал у тебя такую горячую симпатию?
— Есть тут... один...
— Хм!.. Один... — Старший Граббэ сделал презрительный жест рукой. — И этот один, вероятно, подставил тебе ножку или показал фигу? И возгорелась твоя душа?.. Нет! Ты не будешь знать больших чувств, настоящего горения!
Старший Граббэ помолчал, пожевывая плоские, без всякого изгиба губы.
— Мне бы твои годы... Нашлось бы дело посолидней!..
Борька прищурился.
— Посолидней... За это и отвечать посолидней придется!
Старший Граббэ горько рассмеялся.
— 3-завидую большевикам!.. Помню, в пятом году... Отец еще жив был... У нашего магазина выставили городового — на всякий случай... Стоял он широченный — полвитрины загораживал... Среди бела дня проскочил мимо него оборвыш. Года на два младше тебя... Мазнул рукой и прилепил к витрине большевистскую прокламацию. Прямо за спиной городового... А сейчас удивляемся: «Как это, мол, могло совершиться? Почему революция? Нельзя ли ее побоку?» А позвольте спросить: какими силами, с кем? С тобой, что ли?..
Такие разговоры Борька слышал не раз. Они разжигали в нем глухую ненависть. Борька любил деньги и часто получал их от брата на карманные расходы. Выдавая деньги, старший Граббэ обязательно говорил:
— Ты бы уже мог иметь свой счет в банке, если бы...
Борька любил хорошо одеваться. Старший Граббэ, купив ему обновку, спрашивал:
— Сколько у тебя костюмов?
— Два.
— А у меня в твоем возрасте была дюжина, и не каких-нибудь, а парижских. И у тебя бы было, да...
Он не заканчивал фразу, но младший брат догадывался, что кроется за этой недомолвкой. И получалось так, что у Борьки все оказывалось в прошлом, хотя ему только-только исполнилось пятнадцать лет. Он мог бы иметь счет в банке, дюжину парижских костюмов, все, все, все!.. Мог бы, если бы не... Под этим «если бы не» старший Граббэ подразумевал революцию. И Борька с ранних лет научился смотреть на мир глазами брата.
Ненависть к окружающему проявилась сначала во вражде к полыновским ребятам. Став командиром бойскаутов, Борька травил полыновских мальчишек, как только мог. Но старший Граббэ толкал брата на большее и добился своего.
Красные Пчелы торжествовали. Бойскаутов будто вымело из города. Они уже не ходили по улицам с гордым непобедимым видом. Лишь изредка попадались полыновцам круглые зеленые шляпы. А Борька Граббэ — тот и вообще перестал носить форму. Бойскауты
Матюха иногда высказывал недовольство таким долгим перемирием. Он мечтал о жарких схватках, в которых можно было бы показать свою удаль и геройство. Но большинство ребят не стремилось к войне.
Мальчишки приводили в порядок заводской двор, очищали от хлама проезды и проходы между цехов. Поручали им и более трудные работы.
Однажды вышел из строя трубопровод, по которому подавали нефть из цеха в цех. Что-то закупорило трубу. Выход был один — заменить ее. На это потребовалось бы не меньше недели. На подсобные работы хотели поставить Красных Пчел. Но командот предложил Семену другой способ.
— Труба хоть и узкая, а я, например, протиснусь, — сказал Тимошка. — Разреши попробовать! Скорей будет!
Семен недоверчиво улыбнулся, но, подумав, рассудил, что можно попробовать.
Отвернули крышку, запиравшую горловину трубы, спустили всю нефть, и командот втиснулся в узкое скользкое отверстие. За Тимошкой тянулась веревка, привязанная к его ноге.
— Как я дерну, — дергай и ты, отвечай! — напутствовал его Семен. — Дернешь — значит, все в порядке, а не ответишь — буду знать, что неладно... Мигом вытяну за веревку!
Пять метров веревки ушло в трубу. Тимошка четко подавал сигналы. Но вдруг веревка замерла. Семен заработал руками и, как пробку, вытянул командота из трубы.
Тимошка вдохнул чистый воздух, открыл глаза. В руках он держал большой комок пропитанной нефтью ветоши.
— Заусеница какая-то в трубе, — пояснил он, переведя дух. — Эта дрянь и зацепилась... А воняет там!.. Дурман в голову шибанул!.. Я ухватился за эту штуковину, а дальше и не помню ничего!..
Два дня у Тимошки болела голова. Но зато авторитет Красных Пчел поднялся еще выше.
Прошла осень, затем зима. Весной штаб Полыновского Улья переместился метров на триста вниз по реке. Сюда подвозили бревна и доски для заводского строительства. Предприятие расширялось. Основное хранилище нефти вынесли за город. От завода к этому резервуару тянули свайную эстакаду, на которую должна была лечь широкая металлическая труба. На суше сваи уже стояли. Не было их лишь на реке. На берегу накапливали строительные материалы.
Бревна и доски возили от железнодорожной станции. Руководство транспортом — старой каурой лошаденкой — было целиком поручено Красным Пчелам. Они же отвечали и за сохранность образовавшегося на берегу склада.
Наконец на реке начались строительные работы: вбивали заостренные бревна в дно, скрепляли их огромными скобами, наверху устраивали ложе для нефтепровода. На большой плот, передвигавшийся по толстому тросу поперек реки, грузили трубы, под «Дубинушку» поднимали их на эстакаду.
Красным Пчелам и здесь нашлась работенка. Они покрывали трубы густой черной смолой — чтоб не ржавели.