Полюби во мне тьму
Шрифт:
– Как найти жертву проклятия? – уточнил старик. – Вы сами сказали, что слышите ее зов. Вот и следуйте ему.
«А глаза у лже-мученика прозрачные-прозрачные, ясные, чистые, словно голубой хрустальный лед. Смотришь в них и чувствуешь, что ему можно верить. Или в него верить?» – Краз тряхнул тяжелой головой, отгоняя ненужные мысли.
На Пороге было многолюдно. После весов, где взвешивались сердца, часть умерших скатывалась вниз по крутому склону, что вел на Обратную Сторону, а другая часть взбиралась по лестнице, упирающейся в Заоблочное Царство.
Представитель
Краз держался из последних сил. Упасть на колени перед ангелами – полная потеря репутации и изгнание на Ту Сторону, где он превратился бы в вечного скитальца.
– Прощайте, Кразимион, – произнес Джордано, прежде чем занес ногу на первую ступень хрустальной лестницы. – Слушайте свое сердце.
Убедившись, что ангелы и подопечный потеряли к нему интерес, демон промокнул пот, струящийся по лицу, и отступил в тень, чтобы отдышаться. То ли солнце, так редко видимое жителями Обратной Стороны, ослепило его, то ли болезнь омрачила ум, но Кразу показалось, что над головой неспешно поднимающегося в Заоблочное Царство Джордано сверкнул нимб.
Протерев глаза, Кразимион усмехнулся. Никакого нимба. Седые волосы старика развевал легкий ветер, и они отсвечивали на солнце серебром.
– Нет! Нет! Не хочу! Не пойду! – истошный крик женщины, которая бежала от демонов обратно на Ту Сторону, отвлек от размышлений.
Краз оказался ближе всех и, несмотря на накатывающую тошноту и слабость, встал у беглянки на пути. Нельзя позволять усопшим возвращаться. На Той Стороне они неминуемо становились привидениями, и Заоблочное Царство приобретало лишний козырь против Обратной стороны. Да, между Владыками Света и Тьмы часто возникали споры, и такая вот оплошность могла серьезно нарушить равновесие.
Женщина неслась как таран, и сила удара была такова, что и Краз, и беглянка оказались за Порогом. Она мрачно взвыла, и привидением взметнулось куда-то ввысь, а демон остался лежать на спине, глотая воздух как выброшенная на берег рыба.
– Кразимион, возвращайся, – устало произнес глава пограничного поста, поняв, что бежать больше не за кем. Привидение будет блуждать по просторам Той Стороны до тех пор, пока не устранятся причины, удерживающие его среди людей.
– Я сейчас, – буркнул Краз, вставая на четвереньки. С высоты хрустальной лестницы послышался издевательский хохот ангелов. Замученный работой демон-пограничник махнул рукой и отправился к весам, где опять скопилась очередь, и суетливые представители Заоблачного Царства призывали волнующихся усопших к порядку.
Пошатываясь, Краз ступил за Порог. И тут же сделал шаг назад. Если бы кто продолжал наблюдать за ним, наверняка подумал бы, что извалявшийся в пыли демон навсегда распрощался с головой и устроил на границе странные танцы.
– Тошнит – не тошнит. Тошнит – не тошнит. Демонов огонь! Не тошнит! – Краз стоял на Той Стороне и держал руку на груди, где учащенно билось сердце. Джордано оказался прав. Место Краза на ближайшие годы по эту сторону от Порога. Он найдет проклятую смертную, вот уже четыреста лет сидящую занозой в его заднице. Найдет и придушит. Кто сказал, что он должен ответить на ее чувства? Даст влюбиться в себя, чтобы раз и навсегда снять проклятие, а потом придушит.
Ни глава демонического пограничного поста, кнутом удерживающий подопечных от побега, ни занятые призывом к спокойствию ангелы, не заметили, что Кразимион не вернулся. Не обеспокоились отсутствием отпрыска и родители Краза, привыкнув к тому, что во время приступа он без предупреждения отправляется в Красные горы.
А Кразимион резво пустился в поход по незнакомому миру, надеясь как можно быстрее устранить причину своей болезни. Демон совершенно забыл, что должно пройти добрых пятнадцать лет, прежде чем он услышит зов, который, словно стрелка компаса, укажет путь к жертве проклятия.
Глава 2. Непокорная дочь
Четыре века назад дочь Владыки Света заскучала в Заоблачном Царстве. Девушка с золотистыми локонами, чье лицо было в сто крат привлекательнее лика самого красивого ангела, наслушавшись романтических сказок о жизни на Той Стороне, решила уйти «в люди».
– Хочу любви! Хочу встретить принца или рыцаря, что будут петь серенады под моим балконом!
Никакие увещевания, что нельзя судить о жизни на Той Стороне по любовным балладам, не помогали. Лючия норовила сбежать при каждом удобном случае.
Отец уже и не знал, какими угрозами удержать строптивую дочь.
– Если ты уйдешь за Порог, то тебе будут отпущены какие-то жалкие семьдесят лет! – грозился он, нависая над рыдающей в подушку дочерью. – И это еще по-родственному! На Той Стороне людям отведен гораздо меньший срок. Помрешь глубокой старухой!
– Ну и пусть! – вытирала она кулаком глаза, ставшие от пролитых слез голубее небесной лазури. – Зато умру счастливой!
– Ха! Счастливой?! За Порогом жизнь не сахар! Думаешь, место в Заоблачном Царстве людьми легко зарабатывается? Потом и кровью! – парировал Владыка.
– Но зато я испытаю любовь! – Яркий румянец залил щеки упрямицы, и она спрятала лицо за ладонями.
– Тебе ангельской любви мало?! – отец явно не понимал, отчего так зарделась дочь.
– Я хочу другой любви. Со страданиями, мечтами и … плотскими утехами, – глухо прошептала Лючия, боясь даже взглянуть на отца.
– Кто рассказал Лючии о плотских утехах?! – вскричал Владыка так, что у свиты ангелов от страха затрепетали крылья. В воздухе закружились перья.
– В-в-видимо на пограничном посту подслушала, – откликнулся Советник по Благим Делам. – Там, где взвешивают сердца. Грешники порой бывают весьма несдержанны.
Чем сильнее отец напирал на дочь, тем сильнее пугались ангелы. Хлопали крыльями, перелетали с места на место, сталкивались и падали без чувств, создавая вокруг себя завихрения из потерянных перьев. Глас Владыки крепчал, а видимость стремительно приближалась к нулю.
Этим и воспользовалась непокорная Лючия. Она не упустила своего шанса и, сняв туфельки, на цыпочках сбежала по хрустальной лестнице вниз, и вскоре длинный подол ее белого платья смахнул пыль с Порога.
Отец же, думая, что дочь продолжает рыдать, уткнувшись в подушки, сыпал угрозами, да такими страшными, что, услышь она их, точно забыла бы о всяком романтическом бреде.