Помещик. Том 2. Новик
Шрифт:
Так вот, в 1553 году ситуация с этим делом лучше не стала. У крестьян как не было лошадок, так и не появилось. Да и волов не наблюдалось особенно, из-за чего соха употреблялась прямо скажем весьма неактивно. С плугом же была беда самого натурального толка. Он существовал где-то за горизонтом…
Андрей перевёл взгляд с Игната на Петра. Потом на Устинку, который так же внимательно слушал. И везде встречал в лицах удивление и интерес.
– Вы что, про плуг не слышали?
– Нет, – серьёзно ответил Устинка.
– Ну темнота! –
– Да ну, – фыркнул Игнат.
– Вот те крест! – произнёс Андрей и перекрестился. – За что купил, за то и продаю. Брешут али нет – мне то неведомо.
Устинка и Игнат пожали плечами. Пётр Рябой хмыкнул и вернулся к работе.
Когда же Андрей выдохнул, подумав, что вопрос закрыт, Пётр скосился на него и спросил:
– А кто болтал?
– Что?
– Кто про плуг болтал?
– Думаешь, я помню? Купец какой-то.
– Про Литву, наверное, сказывал?
– Про Польшу.
– Ясно, – кивнул Пётр. – Будь осторожен в таких словах. Понятно, что без злого умысла. Но у Государя нашего терпение, как сказывают, невеликое. И слова твои легко можно повернуть против тебя. Что, дескать, ты сманивал людей на отъезд в Польшу. Говоря о том, как там всё славно.
– Так я такого не говорил!
– А как ты это докажешь? Люди слышат, что хотят. А призывы отъехать на службу к крулю Польши есть измена.
– Так…
– Ежели спросят про плуг – сказывай, что не помнишь. Купец какой-то на торжище заезжий. А откуда тот прознал – не ведаешь. Где пользуют – тоже. Просто слышал, что дело доброе. Сам же говоришь – «доброжелателей» у тебя много.
– Да зачем им с такими пасквилями связываться? Им ведь надо меня к ногтю прижать.
– Это пока. А если увидят, что птичка не идёт в клетку, то могут на всякое пойти.
– Понял тебя. Спасибо, – хмуро ответил Андрей.
Пётр был прав. В здешней среде нужно очень плотно думать о том, что ты говоришь и кому. Следя не только за языком, но и за жестами да поступками. Огромное количество условностей формировали сложнейший узор общественной паутины, по которой стоило немалого труда пробираться, чтобы не спровоцировать смертельно опасных пауков. Тем более сейчас, он ведь, чай, не крестьянин. С него и спрос совсем другой.
Немного помолчав и подумав, Андрей отправился к Илье. Требовалось срочно сменить тему. Просто чтобы не загоняться и отвлечься.
Тот отдыхал возле кузницы. После завершения ударных работ, требующих максимальной концентрации человеко-часов, кузнеца оставили в покое. Точнее, позволили заняться обустройством своего рабочего места.
– Смотрю, ты уже уголёк жечь начал? – кивнул Андрей на горн, раздуваемый Ильёй.
– Так и есть. Хочу проверить меха твои.
– Ты ведь помнишь? Клятву дал.
– Такое забудешь, – усмехнулся кузнец. – Бессмертием своей души поклялся, что всё узнанное от тебя никому без твоего разрешения сказывать, показывать или иным способом сообщать не стану, – повторил он свои слова в упрощённой форме и, истово перекрестившись, поцеловал крест и, чуть прищурившись, очень тихо добавил: – Ведун.
– Ты такого слова не сказывай, – нахмурился Андрей, оглядевшись и проверяя, что никто не слышал. – Вот услышит кто. Проболтается священнику на исповеди. И всё… поминай как звали. Не только меня. Но и тебя. Никого не пощадят.
– Чай, не дурень, понимаю, – очень серьёзно ответил кузнец.
– Ладно. Что с мехами? Удалось разобраться?
– Дуют – лучше не придумаешь. А главное – постоянно. Куда ни тяни – всё одно дуют. Славно!
– Готов уже дела делать по ремеслу своему?
– А то!
– Тогда смотри, – показал ему Андрей сулицу. – Видишь, какой наконечник. Нужно таких же. Только в черешке плоском пару дырок наделай. Чтобы можно было нагелями крепить на древке.
– А чего таких? Почему не с втулкой? Они же лучше.
– Железа больше уходит, да и дольше делать. Кроме того, с черешками можно сделать древко тоньше. А значит, и втыкаться станет лучше.
– Хочешь сделать как джиды у Мити Косого, только побольше?
– Именно так, – вяло улыбнувшись, ответил Андрей. Сулицы в эти времена не употребляли и не знали, а вот джиды – вполне. Хоть и бытовали они ограниченно.
– И сколько их делать?
– Четыре-пять десятков. Нужно посмотреть, как пойдёт. В день уложишься?
– Не знаю, – вполне честно ответил кузнец. – Нужно пробовать. Я ведь оружия ранее не делал.
– Тогда пробуй. Вечером посмотрим – сколько их получилось сделать. Сразу и решим всё… – сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учёта. Для её в целом гуманитарной головы – адский ад.
Подошёл.
Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.
– Ты нас под монастырь подвести хочешь? – тихо прошипел он.
– А что не так?
– Ты зачем так числа пишешь?
– Ох… – только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла вполне современные для XXI века приёмы фиксации данных с помощью арабских цифр и специальных значков.
– Перепиши нормально.
– А с этими листами что делать?
– Соскреби. Если не удастся, то сожги после переписывания.
– Поняла, – понуро повесив голову произнесла она.
Парень же, покачав головой и поцеловав её напоследок, направился к Евдокии, которая, сидя у котелка, внимательно за ними наблюдала.
– Как у тебя дела, мам? – максимально добродушно спросил он.
– Помощи дочери не хватает, – с лёгкой издёвкой ответила она. – Вон баклуши бьёт. Бездельница.