Помни мой голос

Montefiore Santa

– Да! – сверкнула глазами Флоренс. Когда речь заходила о театре, ее охватывало пламенное воодушевление. – Я исполняла главную роль в «Двенадцатой ночи».

– Ты была Виолой? – уточнила Джоан.

– Ага. И я блистательно справилась.

Флоренс горделиво улыбнулась. Она знала, что сыграла Виолу отменно.

– А по-моему, – хмыкнула Уинифред, потягивая из бокала херес, – ты немного переигрывала.

– Да что ты понимаешь? – свирепо накинулась на нее Флоренс. – Ты в жизни на сцене не выступала!

– Я думаю, ты была бесподобна, – утихомирила

ее Маргарет. – По правде говоря, я слышала, как сидевший передо мной господин признался, что такой изумительной Виолы он никогда раньше не видел. Он сказал: ты дала фору ведущим актрисам лондонских театров.

– Да он пошутил, – отмахнулась от ее слов Уинифред.

– Нет, он говорил вполне серьезно, – возразила Маргарет.

– Вы не забыли, что я намереваюсь стать актрисой? – напомнила им Флоренс.

Джоан метнула испуганный взгляд на сидевшего в эркере мужа, но тот, увлеченный беседой с Реймондом, остался глух к крамольным речам внучки.

– Мне кажется, – мягко осадила она Флоренс, – в жизни есть занятия поинтереснее театра. И какое-нибудь из них тебя вскоре обязательно увлечет.

– Сомневаюсь. Я твердо решила стать великой актрисой.

– Боюсь, твоему отцу это не понравилось бы. Вряд ли он пустил бы тебя на сцену, – жалобно пробормотала Маргарет и беспомощно оглянулась на старшую дочь, ища у нее поддержки.

– Это верх неприличия, Фло, – бросила Уинифред.

– Верх неприличия? С чего вдруг, Уинни?! С того, что я – благовоспитанная юная леди? И кем же мне, по-твоему, стать? Фрейлиной при королевском дворе? И разгуливать в миленьком белом платьице, держа в обтянутых перчатками руках букетик фиалок? – Флоренс презрительно расхохоталась. – Ты какой-то пережиток Средневековья, Уинни! Мой идеал – женщины, которые сами распоряжаются своими судьбами, а не сидят сложа руки в ожидании женихов.

– Помнится, кто-то собирался выйти замуж за Обри Даша.

Флоренс насупилась и вздернула подбородок.

– Одно другому не мешает. Можно быть замужем и жить полной жизнью, Уинни!

Заметив застывшую в дверях горничную, Джоан предостерегающе вскинула руку:

– Девочки, пора обедать, – затем поглядела на Флоренс, расплылась в улыбке и примирительно сказала: – Солнышко, поверь, когда ты выйдешь замуж, на тебя обрушится столько всевозможных забот, что тебе станет не до театра.

Флоренс, не желая пререкаться, промолчала. Не питая особого почтения к сестре и матери, она тем не менее глубоко уважала старшее поколение: и бабушку, и дедушку.

– Что тут за сыр-бор разгорелся вокруг театра? – пророкотал дедушка Генри, гася окурок и устремляя на младшую внучку грозный взгляд. Его свисающие, как у моржа, усы затрепетали. – Не желаю ничего слышать. Твой отец в гробу перевернулся бы. Скакать по театральным подмосткам – взбредет же такое в голову!

Поманив за собой Флоренс, дедушка прошествовал в коридор, а оттуда – в столовую. Каблуки его лакированных туфель дробно стучали о деревянные половицы. Вслед за дедушкой и Флоренс потянулись остальные домочадцы.

– Я вовсе не замшелый пень и не намерен возводить препоны своей дочери или внучке. Напротив, если они желают трудиться – пусть трудятся. Работа благотворно воздействует на ум, а я убежден, что женский ум нуждается в развитии не меньше, чем мужской.

Дедушка потрепал Флоренс по плечу:

– Не расстраивайся, мы подыщем тебе занятие по душе.

– Но я хочу работать в театре, дедушка, и ни за что не отступлюсь.

– Мы с тобой это уже обсуждали, дорогая. Еще один год поучись вести себя как настоящая леди, а затем мы снова поговорим о твоем желании стать актрисой, если к тому времени ты, конечно, не передумаешь. Осмелюсь предположить, что через год твои мысли будут заняты совершенно другим.

Вообразив себе свадьбу, детишек и прочие женские хлопоты, Генри Пинфолд усмехнулся.

– Я в твоем возрасте мечтал быть пожарным, – встрял дядя Реймонд.

Флоренс, смеясь, обернулась:

– Ты меня разыгрываешь!

– Ну, возможно, я тогда был несколько младше тебя.

– Полагаю, «намного младше» будет ближе к истине, дядя Реймонд. Между желанием разматывать пожарный шланг и оценивать антиквариат в аукционном доме «Бонхамс» пролегает бездна.

– Зато теперь у него собственное дело, – горделиво заметил дедушка Генри, – и ты можешь устроиться к нему на работу. Сортировать папки или готовить ему чай. Ты как, Реймонд, не против?

– Разумеется, нет. Фло, если тебе захочется поработать, я с радостью тебя найму.

– Ой, только не это, – захохотала Флоренс. – Ничего хуже придумать невозможно. Не подумай, что мне не понравилось бы работать на тебя, дядя Реймонд, но, мне кажется, я умерла бы с тоски, если бы каждый день разглядывала бездушные статуэтки. Как представлю себе это – аж глаза слипаются.

– Уверяю тебя: у нас разыгрываются трагедии похлеще, чем в театре, – воскликнул дядя.

Они сели за стол и приготовились к молитве.

– Все возможно, – уступила Флоренс, хотя нисколько не сомневалась, что трагедии в мире актеров не идут ни в какое сравнение с трагедиями в мирке антикваров.

Только после обеда Флоренс удалось пообщаться с Уинифред с глазу на глаз. Они вышли в сад, и Уинифред затянулась взятой у матери сигаретой. Невдалеке, переливаясь в лучах солнца, сиявшего в прозрачной небесной сини, расстилалось море.

– Красотища, правда? – спросила Уинифред и вздохнула: – Люблю это время года. Мы только-только приехали, и впереди у нас целое лето.

– Угу, – кивнула Флоренс. – Будь моя воля, я вообще никуда отсюда не уезжала бы. Почему нет, в самом деле? Почему мама живет в Кенте, хотя все ее родные – здесь?

– Потому что в Кенте она познакомилась с папой и в Кенте они жили, когда вернулись из Индии.

– Глупости. Мама должна продать дом в Кенте и купить жилье здесь.

– Думаю, она не захочет.

– Но нельзя же все время цепляться за прошлое! Сколько времени прошло с папиной смерти! Почему она не вышла замуж во второй раз?