Помню тебя наизусть
Шрифт:
— Мы не тискались! — возмутилась она. — просто я его подвозила.
— О, все-таки подвозила. Минуту назад говорила другое.
— Макс, — Яна покраснела до кончиков волос, — просто подвезла, после приюта. Чего ты бесишься, я не понимаю?
— Не понимаешь, — хмыкнул я, — ну, не понимай дальше.
Не думал, что могу завестись еще сильнее, чем до этого. Но Янке удалось невозможное — своим враньем, своими «честными» глазками, своими красными, как мак, щеками.
Пошло оно все в задницу! Сунул ей карту
— Нет, погоди, — она схватила меня за руку, не позволив уйти, — ты извиниться не хочешь?
— За что? — стряхнул с себя ее руку.
— Разве не за что? Пришел, наорал, обвинил не понятно в чем, а теперь включил оскорбленного.
— Никто никого не включал. Расслабься, Белецкая, — извиняться я точно не буду, не дождется! — можешь бежать по своим мега-важным делам. Что у тебя там по плану? Репетиторы? Киски-собачки?
Мы стояли друг напротив друга. Молчали. Меня крутило так, что едва пар из ушей не валил, а Янка с каждым мигом становилась все краснее и несчастнее. Конечно, так банально спалиться, наверное, очень обидно.
— Поехали домой, — она предприняла неловкую попытку сгладить конфликт, — я подвезу.
— Спасибо. Как-нибудь обойдусь без ваших подачек.
— Макс! Какие подачки! Ты о чем вообще?
— А то блин непонятно! — огрызнулся я, — дурой не притворяйся. Я этого терпеть не могу.
Темные глаза подозрительно блеснули. Будто реветь собралась.
— Ну и катись, куда хочешь! — выкрикнула она, разворачиваясь к своей сраной машине, — я тебя уговаривать не собираюсь.
— Пфф, да кому на хрен сдались твои уговоры! То же мне цаца.
Она повернулась ко мне так быстро, что волосы взметнулись темным облаком.
— Знаешь, Ершов. Это уже переходит все границы.
— И что? Заплачешь? Папаше побежишь жаловаться?
Янка поджала губы, посмотрела на меня как на конченного дебила, и в сердцах прошипела:
— Да пошел ты.
— Легко! — отвесил ей шутовской поклон и резко развернувшись, ринулся прочь.
Как же меня все бесит!
Я полдня бродил по городу. Как неприкаянный мотался по улицам и торговым центрам, игнорировал все звонки — даже не смотрел на экран, когда телефон в очередной раз начинал верезжать. Не хотел никого ни видеть, ни слышать. В груди пекло, в голове кипело.
Я то успокаивался, приходил в себя, даже начинал понимать, что творю какую-то херню, то снова вспоминал слова папаши, момент когда нашел карточку этого ушлепка в Яниной машине, и все по новой. Еще сильнее, еще яростнее.
Домой я пришел ближе к вечеру. Злой, голодный, вибрирующий, как провод под напряжением. Тронь — взорвусь.
На автомате отметил, что тачки Белецкой на месте нет. Сводная сестричка где-то шлялась. Может, в приюте хвосты дворнягам мыла, а может к Игорьку своему за утешением поскакала.
Плевать!
Хотя
В прихожей сбросил кроссовки так, что одна улетела под шкаф, а вторая ботнула по стене. На хрен. Все на хрен.
На шум из гостиной вышла мать.
— Здравствуй.
Я ничего не ответил, только зубами раздражённо скрипнул. Вежливость? Сегодня это не про меня.
Так и не дождавшись от меня ответа, мать грозно спросила:
— Ты где был?
— Я что обязан отчитываться? — огрызнулся я.
Она на миг опешила от моего тона, а потом холодно произнесла:
— Обязан. Я должна знать, где ты мотаешься.
— Это еще зачем?
— Что бы быть в курсе того, что происходит. Может, ты в неприятности какие-нибудь в очередной раз влез! Компанию дурную встретил.
— Отца например? — поинтересовался я, поднимая на нее мрачный взгляд.
У нее от лица отхлынула кровь, а в глазах проскочил такой испуг, будто самого черта повстречала.
— Ты видел его? — командирский голос дрогнул и сломался.
— Да. Представь себе, он уже несколько дней в городе, а я и не в курсе. Кто-то не потрудился мне об этом сказать!
Ее страх быстро прошел, сменившись ледяной яростью.
— Я и не собиралась ничего говорить. Надеялась, что этот мерзавец свалит из города.
— Он мой отец! — завелся я.
Она осеклась, посмотрела на меня, как на маленького, несмышленого пацанчика, а потом сдержано поинтересовалась:
— О чем вы с ним говорили?
— Твое какое дело? — даже если бы захотел, я бы не смог пересказать тот уродский разговор.
— Не забывайся!
— Не забываюсь я, мам. Не забываюсь! Только тебе, наверное, надо чтобы я вообще на лавке тихо сидел, хвост под жопу поджав, и проблем не доставлял. Об этом мечтаешь? — прошел мимо нее, едва не задев плечом.
— Вот скажи, чего тебе не хватает, — мать ринулась следом, — живешь в хорошем доме, в достатке. Все у тебя есть. Семья, друзья, хорошая школа. Я столько сил потратила чтобы вытащить тебя из того дерьма, а ты снова туда тянешься.
— Ах, ну прости, что заставил напрячься. И что за вашими хорошими харчами, не забыл о том, кто мой настоящий отец. Ты уж извини, я не буду ссаться от восторга от твоего Славика и этой новой семейки. Ты уж тут как-нибудь сама.
— Как тебе не стыдно, а? Тебя приняли, как родного! А ты себя ведешь, как скотина.
— Слушай, а вы со Славиком заведите общего ребенка, растите его, как хотите, и радуйтесь тому, что он не я.
Мать побледнела еще больше и непроизвольно прикрыла живот рукой. Этот жест прошелся как плетью по оголенным нервам.